Пирс Энтони - Хтон

Атон уставился на нее. Это была Злоба.

Он дал ей уйти. Рассудком он понимал, что Злобы на планете нет. Даже если бы она была, вероятность случайной встречи с ней была ничтожна. После того, что он пытался сделать давным-давно, и почти изъятая из памяти, она не могла вновь искушать его у колодца. Он вспомнил мнимую перемену в лице дочери Четвертого и картину, что увидел в громадной газовой расщелине Хтона. Не всегда можно доверять своему зрению.

Но если это не очередное бредовое видение…

Еще одна женщина спускалась по тропе. Он подошел к ней, предложил помочь и тут же грубо откинул вуаль. Опять лицо Злобы? Нет — глаза не так глубоки, волосы менее огненны. Выцветшая Злоба. Что это значит?

До сих пор он колебался, соблюдая местные обычаи, но теперь должен все узнать. Кто безумен — он или планета?

Две женщины шли рядом по дороге, влача неизбежные ноши. Атон загородил им путь и с мучительным предвкушением сорвал вуали с обеих.

Одинаковые лица встретили его взгляд. У каждой — длинный поток огненных волос и темно-зеленые глаза. Близнецы — отражения его возлюбленной.

— Кто вы? — закричал он вслух и знаками.

Ему ответила двойная улыбка разрушительной красоты.

— Меня зовут Боль, — просигналила одна.

— Жуть — мое имя, — сообщила другая.

Наконец Атон понял.

К вечеру обряд милосердия был совершен. Беззвучно висел выпотрошенный труп, медленно улетучивалась вонь от сгоревших внутренностей. Пустые глазницы Розового Утеса взирали на друзей, сидевших на душистой траве площади, — они оказали ему услугу и теперь отдыхали.

Атон стоял на краю площади, не совсем понимая, в чем смысл этого не-садизма. Розового Утеса никто не порицал — просто нужно было очистить его от низких чувств. Несомненно, последний остаток любви был вырван с кровью до того, как он умер. Теперь прекрасные миньонетки, отбросив вуали, восторженно пели хором — изумительным хором — заключительный гимн обряда. Атон затрепетал от звуков этой песни. С самого детства он не испытывал такого очарования — хотя под его поверхностью таилась неуютная иномирянская горечь.

Мужчины Миньона, нахмурившись, сидели отдельной группой. «Понимаю, — подумал Атон. — Вы исполнили вынужденный спектакль и теперь сердитесь, что понадобилось ваше искусство, сердитесь на своих красавиц-женщин, на свое общество. Вы всегда сердитесь».

Наконец миньонетки надели вуали и присоединились к своим хозяевам. Хмурые взгляды и проклятия растворились в сумерках. «Наверняка эти женщины рады при удобном случае покинуть планету, чтобы служить нормальным мужчинам. Но побуждения Злобы вряд ли были столь ординарны».

Одна женщина молча стояла перед трупом в молитвенной позе. Атон подошел сзади и взял ее за руку. Это была вдова Розового Утеса.

Она привела его в хижину на окраине и покорно отступила в сторону, пропуская первым. Она восприняла перемену без малейшего сопротивления и удивления. У нее был мужчина, который ее любил; теперь мужчина, который ее не любит. Вот и все.

Темное пространство пахло свежим сеном. Глаза привыкли к мраку, и оказалось, что комната просторнее, чем можно было подумать — очень чистая и уютно обставленная. У задней стены располагалась лежанка из мягкой травы, по ширине годная для двоих. Рядом, на низком столике, лежали взбитые подушки, свеча и плеть.

— Я голоден, — властно прожестикулировал Атон, и женщина принесла ему хлеб и воду. Он сердито отшвырнул еду, и она вышла, чтобы заменить ее. — Я устал, — пожаловался он, и она нежно раздела его и повела к лежанке. Положила его и умело поправила подушки.

Миньонетка покорна, миньонетка сильна.

Разум Атона с ужасом припомнил сходную сцену. Он не хотел ее вспоминать, но ничего не мог с собой поделать. Когда-то давно он оказался наедине с женщиной, с миньонеткой. Но тогда он раздевался сам.

— Скажи свое имя, — ему нужно уничтожить воспоминание.

— Невзгода, — просигналила она в ответ.

Ему показалось: «Злоба». Он опять увидел замкнутый пузырь жилища на астероиде — космотель. Они вдвоем пришвартовали челнок, перешли из корабельного шлюза во входной и дальше в роскошные покои. Он тотчас же снял плотно облегающий защитный костюм, обнажившись перед ней в полумраке. Злоба была спокойна и флегматична — и едва ли напоминала то искрящееся существо, что он похитил недавно с заставы Ксеста. Раздеваться она не стала.

— Хочешь знать мое имя? — «Бессмысленный разговор, едва видимый в наступавшей ночи. Как убить это жуткое воспоминание?»

Невзгода ответила:

— Если хозяину это доставит удовольствие.

— Черт! — взорвался он, бросив взгляд на вуаль и обнаружив пустую маску космокостюма, скрывавшего ее красоту. — Раболепная пустышка! У тебя есть хоть одно собственное желание?

Он говорил вслух, забывая сигналить; он знал, что никто из местных его не поймет. Но Невзгода отреагировала блаженной улыбкой, заметной даже сквозь темную вуаль.

Сердитый и встревоженный, он сорвал вуаль. Попался ли он…

Волосы у нее были тусклые, глаза — серые. Невзгода напоминала скорее Капитана, чем нимфу. Она продолжала улыбаться, но уже безучастно.

«Я глупец, — подумал он. — Если бы она поняла мои слова, то она бы не улыбалась. Это и впрямь местная девушка, воспитанная отвечать на грубость виноватой улыбкой.

Однако мужчину, любившего ее, замучали до смерти».

— Можешь звать меня «Каменное Сердце», — сказал он, подлаживаясь под очевидный обычай планеты. Он все еще сердился, как, вероятно, сердились все местные мужчины… на женщину, на общество, которое она представляла, на его мерзкую и угрюмую тайну. Эта ситуация всплывет в жутких воспоминаниях, будучи несправедливо похожей.

— Почему ты некрасива? — теперь он был намеренно зол, и его раздражение обернулось на самого себя. — «Гнев порождает гнев?»

Невзгода лишь улыбалась.

— Сними одежду, — приказал он. Он едва различал ее в темноте. — Сначала зажги свечу. Я хочу тебя видеть.

Она вяло повиновалась.

Ее тело было великолепно. Длинные волосы ниспадали на плечи и прекрасно вылепленные груди, а его взгляд следовал за складкой космокостюма, когда тот соскользнул с узкой талии и широких бедер. Наедине с ней, совершенно наедине, впервые…

«Но это же воспоминание! — подумал он. — Я смотрю на Невзгоду, а не на Злобу! Не на Злобу. Не...»

Нет, не подданный какой-либо планеты, но здесь, в непреложной уединенности космотеля — платного временного жилища новобрачных и богатых космических путешественников. Роскошное место, роскошное тело, наконец-то оковы сняты.

«Невзгода!»

«Я люблю тебя, Злоба, и ты — моя».

«Невзгода!»

«Почему ты не отвечаешь, Злоба?»