Анри Бертьен - Всего один год (или: Президент).

– На самом деле – сказанное есть лишь вершина айсберга…- Махнул рукой Алл.- Technology is dominated by two types of people: those who understand what they do not manage, and those who manage what they do not understand.- Ухмыльнулся он.- Это невозможно перевести однозначно – извини… Но это определяет многое в нашей сегодняшней жизни – увы…- Он как-то обречённо развёл руками.- Знаешь, мне как-то подумалось, что жизнь… Она очень похожа на собачью упряжку: если ты – не вожак, то картина никогда не меняется. Ты… Ты понимаешь меня, Анри?

…Наконец-то в Ункарии настала настоящая весна – с зеленеющей травкой, радостно щебечущими за окном птичками, вернувшимися на родину после зимней стужи – и постепенно раздевающимися аборигенами. Холода, казалось, канули в лету навсегда… Как они меня уже утомили к этому времени – нормальными словами передать просто невозможно. Казалось, единственное, что помогло мне их пережить, была надежда – надежда на то, что когда-нибудь это должно, всё же, закончится. На радостях я даже отправил "на родину" добытый Лидочкиной мамашей тулуп – как будто сам факт его присутствия или отсутствия здесь определял возможность возврата зимней стужи.

Надежды Скрента на серию скандальных репортажей к этому времени совершенно растаяли, и он, в последнее время потихоньку муссировавший в обществе тему об "Ункарском чуде", теперь позволял себе всё более и более неосторожные заявления – если сначала он "как бы спрашивал", возможно ли такое – в природе, в обществе – то теперь он уже несколько раз глубокомысленно замечал, что он-де, сумев в своё время разглядеть "зарождение чуда", первым выслал сюда штатного корреспондента. Попутно в его словах я уже выглядел, как "один из наиболее грамотных аналитиков" – что ж, не грех и погреться в лучах своей славы, хоть и основанной на тщеславии Скрента… По крайней мере, он уже стал "особой, приближённой к членам правительства", с ним вполне охотно вступали в беседу "шишки" – от конгрессмена до президента, а многие секретарши в разных приёмных, ещё не успев забыть его – всего полгода назад – заискивающий взгляд, обильно сдабриваемый шоколадом, теперь смотрели на его уверенную физиономию с некоторой опаской: неровен час, скажешь чего не так, а он небрежно бросит фразу об этом твоему боссу… для которого именно подобные события чаще всего и служат поводом для смены секретарш…

Историю с рождественской поездкой Лидочки непонятно почему Скрент от коллектива скрыл. Интересный он всё-таки человек: где за лишнюю сотню-другую, глядишь, и глотку перегрызёт – а где, когда чем-то необычным пахнет – так и прикроет… И, что уже не раз замечено, если он видит что-то настоящее – то обычно осторожно так, недоверчиво присматривается – долго – и, если ничего настораживающего не заметит, то может и помочь. При необходимости. На этот раз он сам вдруг позвонил мне и, даже не поинтересовавшись делами, что было ему совершенно не свойственно, вдруг, с бухты-барахты, спросил:

– Слушай, ты что – её трахнул?

– Послушай, Скрент…

– Да нет, это ты послушай…- Перебил он.- Имею я право, в конце концов, знать, кто трахает мою секретаршу – или не имею?

– Зачем это тебе?- Устало спросил я.

– Ты знаешь…- Голос Торри вдруг стал не нагло-требовательным, а, даже, каким-то задумчивым,- она приехала от тебя… какая-то… Не такая.

– То есть?

– Не весёлая.

– Грустная?

– И не грустная… Задумчивая, может быть.

– И?

– Что "И"?

– Что из этого следует?

– Вот это-то я и хотел узнать у тебя, дружище…- Я молчал.

– Ну, мы долго будем молчать?- Наконец нарушил тишину Торри.

– Я не знаю, что тебе говорить.- С некоторым раздражением произнёс я.

– Тогда ничего не говори.- Хмыкнул он.- Просто ответь на мой первый вопрос.

– Скажем, так… Я… намерен… в самое ближайшее время… на ней жениться.

– Чтобы покрыть грех?- Мгновенно выпалил Скрент.

– Ну…- про себя проклиная его настойчивость, граничащую с наглостью, выдавил я,- и это – тоже.

– То есть – ты, старый… И, даже – почти убеждённый – холостяк… Трахнувший мою,- он сильно выделил слово "мою",- секретаршу… Собираешься заниматься этим и дальше? Я правильно понял?

– Ты понял меня правильно.- Уже с хорошо заметным раздражением подтвердил я.

– Что ж – придётся так ей и передать…- Вздохнул Скрент. Я открыл, было, рот, но, не успев придумать фразу, наиболее точно передавшую бы моё возмущение, был перебит продолжением Торри: – А то девка уж тут извелась вся. Никакой работы – одни вздохи сожаления да задумчивые взгляды "в никуда"… Испортил ты мне работника, дружище…

– Она… беременна?- Вырвалось вдруг у меня.

– Похоже, дружище, похоже… Я, конечно, не гинеколог – но… Боюсь, что вы залетели.

– Дай ей трубу.

– Ты думаешь?- Судя по знакомому поскрипыванию, Торри с сомнением покачался в кресле.

– Дай.- Просто повторил я.

– Ну, как знаешь…- Явно демонстративно пожал плечами Скрент. Он всегда так делал в подобной ситуации, если стремился свалить всю ответственность за принятие решения на собеседника. Это его "как знаешь" уже давно было синонимом библейского "я умываю руки" – для всех, кто его знал.

…Лидочка мне показалась усталой. И, даже, какой-то… измождённой, что ли… Кроме тихой радости от звуков моего голоса она, казалось, больше ничего не испытывала. "Анри…",- Время от времени как-то задумчиво и нежно повторяла в трубку она. Насколько мне сейчас удаётся вспомнить, всё произносимое мной тоже мало чем от этого отличалось. Повздыхав так с полчаса и ничего толком не выяснив, мы расстались под такой же мечтательно-дебильный аккомпанемент вздохов и ахов, под который начинали эту "беседу". "Интересно, – подумал я,- если это и есть любовь – то неужели она так жестока к умственным способностям своих жертв?".- Ответа, разумеется, не последовало.

Весна в Ункарии – как и, впрочем, во всём мире – казалось, заново дарила радость жизни всему – и природе, и людям, и измождённой стране. То там, то здесь я мог видеть, как старые, полусгнившие хибары заменяли уже не на "современные" броские штукатурочные щиты, прикрывающие полусгнившую основу, а на нормальные, кирпичные или бетонные, строения. Причём строиться стали заметно аккуратнее, чем даже год назад: то ли деньги у строящихся появились, то ли уже понастроили страшилищ из остатков бросового железобетона и битого кирпича и насмотрелись, налюбовались на них – но теперь строили красиво. Кирпич появился какой-то гладкий, почти идеальный – и массово: видимо, где-то запустили приличный кирпичный заводик.

Кайана оживала. Ожил, кстати, и ботанический сад. Его, правда, теперь не называли так – ибо никто из тех, кто был как-то с ним связан, не считал ботанику главной целью его существования. Абар ходил туда отдыхать и о ботанике имел самое "пользовательское" представление. Все, кто посещал это место, имея подаренные им карточки, относились к нему примерно так же: место отдыха, и всё. Персонал ходил туда работать, тоже не шибко увлекаясь латинскими названиями на табличках. Саиру же больше волновали судьбы её студентов и студенток, которых теперь увидеть в саду в одетом виде было гораздо менее реально, чем застать за любовными утехами где-нибудь в глубине сада; сам сад, уже не представляющий теперь столь жалкого зрелища, практически не занимал её внимания, а за "детей" она откровенно побаивалась: не наделали бы глупостей…