Аркадий Стругацкий - Христо-люди

- Ты сам не подумал, Майкл, и все остальные тоже. Я знаю, чего хочу, а вы не знаете, потому что вы не знаете любви, кроме Дэвида и Розалинды - поэтому никто из вас не стоит перед этой проблемой.

Частично она была права, но если мы не стояли лицом к лицу с этой проблемой раньше, то только потому, что тогда ее не было. Но все же мы опасались чего-нибудь похожего уже давно. Наши опасения оставались всегда с нами, ведь приходилось вести скрытую жизнь, все время думая о том, чтобы никто не выдал себя, особенно в своей семье. Мы надеялись, что когда-нибудь в будущем облегчим эту тяжесть, но пока не знали, как. Но мы все отлично понимали, что брак с нормальным человеком абсолютно неприемлем для нас. Наше положение в семье и так было плохим, но жить рядом с человеком, не понимающим мысленных образов, было совсем невозможно. Мы были друг к другу ближе, чем к своим родственникам, тем более, чем к нормальному человеку с которым мог бы быть заключен брак. Это был бы не брак, а притворство, когда двоих разделяет нечто большее, чем разные языки. Один всегда должен таиться от другого. Это было бы постоянное отсутствие уверенности, постоянная опасность, вся жизнь в ожидании ошибки, а мы знали, что случайные промахи и ошибки были неизбежны.

Другие люди казались такими тупыми, лишенными ощущений по сравнению с теми, чьи мысленные образы можно было воспринимать. Никакой нормальный человек неспособен был понять, насколько мы составляли часть друг друга. Мы не должны были барахтаться в недостатке слов, для нас трудно и даже невозможно скрыть мысли или солгать, даже если бы мы хотели этого; с другой стороны для нас невозможно было не понять или неверно понять друг друга. Как почувствовал бы себя человек, привязанный к глухому «нормальному» человеку, для которого ваша мысль была бы лишь смутным неопределенным жестом? Ничего, кроме несчастья и разочарования, которое рано или поздно привело бы к роковой ошибке или ряду незначительных ошибок, усиливающих подозрение…

Энн понимала все это так же хорошо, как и мы, но сейчас она решила не обращать на это внимания. Она начала отказываться от своего отличия, она отказывалась отвечать нам, как будто она закрыла свой мозг от нас или продолжала слушать, не посылая нам своих мыслей. Зная ее характер, мы решили, что справедливее первое. Но, будучи неуверенными, мы даже не смели обсуждать друг с другом этот вопрос. Существовал ли способ активных действий? Я считал, что нет. Розалинда была согласна со мной.

Розалинда теперь была высокой стройной молодой женщиной. Она была красива, лицо у нее было из тех, что не могут не быть замеченными. Ее движения и манеры также были привлекательны. Это почувствовали и несколько молодых людей, потянувшихся к ней. Она была вежлива с ними, но не более. Она была умна, решительна, самоуверенна, и, возможно, она отпугнула их, так как позднее они переключились на других. Она не стала связываться ни с кем из них. Возможно, поэтому она была больше, чем все мы шокирована словами Энн.

Мы встречались осторожно и не слишком часто. Никто кроме нашей восьмерки не подозревал, что между нами что-то есть. Мы любили друг друга урывками, в редкие встречи, и гадали о том, наступит ли когда-нибудь время, которое позволит нам быть вместе, не скрываясь. И именно случай с Энн сделал нас еще более несчастными. Брак с «нормальным», даже с самым лучшим и добрым, человеком, был совершенно немыслим для нас обоих.

Единственный человек, с кем я мог посоветоваться, был дядя Аксель. Он знал, как и все остальные, о предстоящем браке, но для него было новостью, что Энн одна из нас, и он воспринял это мрачно. Обдумав мое сообщение, он сказал:

- Нет, этого нельзя допустить, Дэви. Вы правы. Последние пять или шесть лет я все время ждал чего-то подобного и все же надеялся, что оно никогда не придет. Ведь вы убеждали ее, не правда ли?

Я кивнул.

- Она не слушает нас. Теперь она пошла еще дальше. Она вообще не отвечает. Она сказала, что все кончено. Она никогда не хотела отличаться от обычных людей, а теперь она хочет быть подобной им, как сможет. Это наша первая серьезная ссора. Она закончила тем, что сказала, что ненавидит всех нас, и что сама мысль о нас… Впрочем, все это сейчас абсолютно неважно. Она стремиться к Алану столь сильно, что отмахивается от всего, мешающего ей. Я… Я никогда не знал, что можно так сильно любить. Она так ослеплена, что не думает о последствиях. Я не знаю, что нам делать.

- Как ты думаешь, сможет ли она жить, как обычный человек? Или это уже слишком трудно? - Спросил дядя Аксель.

- Мы думали об этом, конечно, - сказал я в ответ. - Она может отказаться отвечать. Она так и делает сейчас, ну, как кто-нибудь может отказаться говорить… Но продолжать так?.. Это все равно, что дать обет молчания на всю жизнь. Я думаю, что она не сможет стать обычной и забыть все. Мы все не верим в такую возможность. Майкл говорил ей, что все равно это то же самое, как идти замуж за однорукого. И это просто невозможно, это нельзя сдержать в себе.

Дядя Аксель погрузился в раздумье.

- Вы убеждены, что она сильно увлечена этим Аланом? - Спросил он.

- Она вне себя. Она ни о чем больше не думает, - ответил я. - Прежде, чем она прекратила отвечать, все ее мысли были полны этим Аланом.

Дядя Аксель вновь неодобрительно покачал головой:

- Женщины склонны считать, что они любят, когда им просто хочется замуж. Они чувствуют, что такое оправдание поддерживает их самолюбие. В этом нет ничего плохого, большинство из них всю жизнь сохраняют эту иллюзию, но женщина, которая действительно любит, это совсем другое дело. Она живет в мире, где все старые представления изменяются. Она слепа, у нее только одна боль, все остальные вопросы ее не интересуют. Она пожертвует всем, включая и саму себя, ради своей любви. Для нее это вполне логично, для других это выглядит безумством, а для общества это опасно. А когда у нее возникает чувство вины, и она хочет искупить эту вину, тогда это особенно опасно… - Он вновь замолчал и потом добавил. - Это слишком опасно, Дэви. Угрызения совести… Самоотречение… Самопожертвование… Стремление к очищению - все давит на нее. Сознание тяжести, желание получить помощь, стремление, чтобы кто-то разделил с ней ношу… Раньше или позже… Я опасаюсь, Дэви… Рань… - Он замолчал на полуслове.

Я тоже так считал.

- Но что же мы можем сделать? - Беспомощно спросил я.

Он серьезно посмотрел на меня:

- Готовы ли вы действовать? Один из вас ступил на путь, который угрожает жизни всех восьми. Возможно, не осознавая этого, что не уменьшает серьезности ситуации. Даже если она захочет сохранить верность вам, она рискует всеми вами - достаточно лишь нескольких слов во сне. Имеет ли она право создавать постоянную угрозу вашим жизням только потому, что хочет жить с этим человеком?