Рэй Бредбери - Золотые яблоки солнца (The Golden Apples of the Sun), 1953

– Да кто вы такой – уж не брат ли ему? – спросил фотограф. – Или сообщник? – Казалось, он вот-вот сорвется с места и забегает под жгучим солнцем, кусая, лая, хрипя. – Где справедливость? Что здесь, собственно, происходит? Пойдемте, девочки, найдем другое место!

– Франция, – сказал Рикардо.

– Что? – фотограф круто обернулся.

– Я говорю, Франция или Испания, – объяснил Рикардо. – Или Швеция. Я видел фотографии из Швеции – красивые стены. Вот только трещин маловато… Извините, что вмешиваюсь в ваши дела.

– Ничего, будут у нас снимки вам назло! – Фотограф тряхнул камерой, сжал руку в кулак.

– Я от вас не отстану, – сказал Рикардо. – Завтра, послезавтра, на бое быков, на базаре, всюду и везде, куда бы вы ни пошли, я тоже пойду, охотно, без скандала. Пойду с достоинством, чтобы выполнить свой прямой долг.

Они посмотрели на него и поняли, что так и будет.

– Кто вы такой, что вы о себе воображаете? – закричал фотограф.

– Я ждал этого вопроса, – сказал Рикардо. – Всмотритесь в меня, Отправляйтесь домой и поразмышляйте обо мне. Покуда есть такие, как я, хоть один на десять тысяч, мир может спать спокойно. Без меня был бы сплошной хаос.

– Спокойной ночи, няня, – процедил фотограф, и вся свора девиц, шляпных коробок, камер и сумок потянулась в сторону набережной. – Сейчас перекусим, крошки. После что-нибудь придумаем.

Рикардо спокойно проводил их взглядом. Он стоял вес на том же месте. Толпа улыбаясь смотрела на него.

"Теперь, – подумал Рикардо, – пойду к своему дому, на двери которого стерлась краска там, где я тысячу раз задевал ее, входя и выходя, пойду по камням, которые я стер ногами за сорок шесть лет хождения, проведу рукой по трещине на стене моего дома – трещине, которая появилась во время землетрясения тысяча девятьсот тридцатого года. Как сейчас помню ту ночь, мы были в постели, Томас еще не родился, Мария и я сгорали от любви, и нам казалось, что наша любовь, такая сильная и жаркая, колышет весь дом, а это земля колыхалась, и утром в стене оказалась трещина. И я поднимусь по лестнице на балкон с затейливой решеткой в доме моего отца, он сам эту решетку ковал, и я буду на балконе есть то, что мне приготовила моя жена, и рядом будут мои книги. И мой сын Томас, которого я сотворил из материи – чего уж там, из простыней – вместе с моей славной супругой. Мы будем есть и разговаривать – не фотографии, и не декорации, и не картинки, и не реквизит, а актеры, да-да, совсем неплохие актеры".

И словно в ответ на его последнюю мысль, какой-то звук дошел до его слуха. Он как раз сосредоточенно, с большим достоинством и изяществом подтягивал брюки, чтобы застегнуть ремень, когда услышал этот восхитительный звук. Будто легкие крылья плескались в воздухе. Аплодисменты…

Кучка людей, которая следила за его исполнением заключительной сцены перед ленчем, увидела, сколь элегантно, с истинно джентльменской учтивостью он подтянул брюки. И аплодисменты рассыпались подобно легкой волне на берегу моря, что шумело неподалеку.

Рикардо вскинул руки и улыбнулся всем.

Поднимаясь к дому, он пожал лапу собачонке, которая окропила стену.

Рушится стена… За ней другая, третья: глухой гул – целый город превращается в развалины.

…Разгулялся ночной ветер.

Мир притих.

Днем снесли Лондон. Разрушили Порт-Саид. Выдернули гвозди из Сан-Франциско. Перестал существовать Глазго.

Их нет больше, исчезли навсегда.

Ветер негромко стучит досками, кружится маленькими смерчами песок.

На дороге, ведущей к сумрачным развалинам, появляется старик – ночной сторож. Он идет к высокой проволочной ограде, отворяет калитку и смотрит.

Вот в лунном сиянии Александрия, Москва, Нью-Йорк. Вот Иоганнесбург, Дублин, Стокгольм. И Клируотер в штате Канзас, Провинстаун и Рио-де-Жанейро.

Несколько часов назад старик сам видел, как это происходило: видел машину, которая с ревом подкатила к ограде, видел стройных загорелых мужчин в машине, мужчин в элегантных черных костюмах, с блестящими золочеными запонками, толстыми золотыми браслетами ручных часов, ослепительными кольцами; мужчин, которые прикуривали от ювелирных зажигалок…

– Вот, смотрите, джентльмены, во что все превратилось. Все ветер да непогода.

– Да, да, мистер Дуглас, сплошная рухлядь, сэр.

– Может быть, еще удастся спасти Париж.

– Да, сэр!

– Постой… черт подери! Да он размок от дождя! Вот вам и Голливуд! Сносите! Расчищайте до конца! Этот участок нам пригодится. Сегодня же присылайте рабочих!

– Есть, сэр… мистер Дуглас!

Машина взвыла и исчезла.

И вот – ночь. Старый ночной сторож подходит к калитке.

Он вспоминает, что было потом, когда предвечернюю тишину нарушили рабочие.

Стук, грохот, треск, гром падения. Пыль и гул, гул и пыль!

Весь мир трещал по швам и рассыпался, роняя гвозди, перекладины, барельефы, рамы, целлулоидные окна; город за городом, город за городом рушились наземь и замирали.

Легкое трепетание… нарастающий, затем стихающий гром… и опять лишь легкий ветерок.

Ночной сторож медленно бредет по пустынным улицам.

Вот он в Багдаде: причудливые лохмотья дервишей, в узких окнах женская улыбка под чадрой и глаза, ясные, как сапфиры.

Ветер несет песок и конфетти.

Женщины и дервиши пропадают.

И снова кругом балки и жерди, папье-маше, холст с масляной краской, реквизит с маркой компании, и за фасадами строений – ничего, только ночь, звезды, космос.

Старик достает из ящика для инструментов молоток и горсть длинных гвоздей, потом роется в строительном мусоре, пока не находит с десяток хороших, крепких досок и немного целого холста. Он берет шершавыми пальцами блестящие стальные гвозди, гвозди с маленькими шляпками.

И начинает сколачивать Лондон, стучит и стучит… Доска за доской, стена за стеной, окно за окном, стук-стук, громче, громче, сталь о сталь, сталь в дерево, дерево ввысь – работает час за часом, до полуночи, без передышки, стучит, приставляет, опять стучит.

– Эй, вы!

Старик останавливается.

– Эй, сторож!

Из темноты выбегает незнакомец. Он в комбинезоне, он кричит:

– Эй, вы, как вас там?

Старик поворачивается.

– Моя фамилия Смит.

– О'кей, Смит, что это вы тут затеяли?

Ночной сторож спокойно глядит на чужака.

– Кто вы?

– Келли, бригадир.

Старик кивает.

– Ага, вы из тех, что все сносят. Сегодня вы немало успели. Вот и сидели бы дома, хвастали этим.

Келли откашливается, сплевывает.

– Я проверял механизмы там, где Сингапур… – Он вытирает губы. – А вы, Смит, чем вы тут занимаетесь, черт возьми? Положите-ка молоток. Да ведь вы опять все сколачиваете! Мы сносим, а вы снова строите. Вы что, рехнулись?