Юрий Петухов - Чудовище (сборник)

Временщик был невысок, лыс, багроволиц. Глаза скользили по богатым доспехам Даброгеза высокомерно, но настороженно. "Примеривает на себя, — мелькнуло в голове, — да тебе шлем мой что ведро цыпленку, сморчок, а под панцирем троим таким тесно не будет!" Приветливая сдержанная улыбка не сходила с губ — Даброгез знал этикет и на варварском уровне.

— Нет ничего скромнее моего дара, и все же прошу его принять!

Короб с драгоценными побрякушками по знаку Сигулия подхватил слуга, поставил перед троном, откинул крышку. Сигулий оказался умнее, чем предполагал Даброгез. Он не бросился к каменьям, не стал их пересыпать с руки на руку, судорожно высчитывая, сколько на это можно купить. Нет, он почти не взглянул на короб, тускло выразил благодарность.

— Как здоровье несравненного и могучего полководца? — поинтересовался Даброгез.

— Бог милует, — отозвался несравненный.

— А-а?..

— Плохо, очень плохо, — не дослушав, скорбным голосом пропел Сигулий, лицо его оживилось, — рекс слаб. Но уповаем на господа.

Он воздел руки к потолку, нависшему закопченными черными сводами, закатил глаза. "Вот ты и попался, сморчок, — полегчало на душе у Даброгеза, теперь он не сомневался, кто здесь властитель, — слава Роду, Христу, Юпитеру и всем прочим! Нет нужды скакать через головы!" Он стал еще приторней: расточал комплименты и не торопился, знал, что когда придет время, этот узурпатор Сигулий сам задаст вопрос.

"Но кто же он все-таки, галл? Не похоже. Не франк, это точно. Может, потомок римских легионеров,"оседавших здесь не меньше трех сотен лет подряд?" В сущности, Даброгезу было на это наплевать.

— Что привело столь сиятельного всадника в наши края? спросил наконец Сигулий, и его лиловый нос опустился книзу, навис над рыжеватой щетиной, глаза застыли.

"Префект, снова префект, тот же взгляд! — Даброгез пожалел, что слишком мало хлебнул снадобья, память опять начинала мучить. — Всех, всех их распинать, прав был вождь алеманов!"

— Исключительно желание быть одним из ничтожных слуг владыки могущественного и просвещенного! — Даброгезу стало противно от выдавленной лести, но без нее нельзя, не поймут, не оценят. "Мозгляк, владыка червей и мокриц!" — стучало в мозгу. Он гнал раздражение и презрение прочь — дело прежде всего. А ради такого дела можно пойти и на унижения, а уж потом, потом… Говорил он мягко и разборчиво. — Я и мои люди готовы…

— А много людей-то? — заинтересовался Сигулий, поглядывая по сторонам.

— Я центурион.

— Слыхали, всадник.

— Сотня отборных воинов ждет твоих приказаний. Они здесь, за городом. — Даброгез расплылся в широкой улыбке, которую не могла скрыть даже густая светло-русая борода.

— И каждому плати, — забрюзжал вдруг узурпатор, сбиваясь с надменного тона, — какая же твоя цена, центурион?

"Вот она, торгашеская мелочность, прорвалась". Даброгез расправил складки плаща, выпрямился.

— Они сами позаботятся о своем пропитании. Что нужно простым воинам, привыкшим переносить все и лишь потуже затягивать ремни под доспехами?

— Хорошо вооружены?

Даброгез развел руками, его улыбка выразила чуть обидчивое недоумение:

— Лучшие воины Империи…

Сигулий заерзал, пошел красными пятнами.

— Хватит уже про Империю. Я думаю, мы договоримся. Но к чему спешить, не перекусить ли нам, — он хлопнул дважды в ладоши, и дюжина ражих прислужников втащила под своды тяжелый, крепко сработанный стол: — чем Бог послал?!

Лучшего поворота Даброгез и не ожидал.

— Центурион, — осклабился вдруг Сигулий, — а что, если я прикажу моим людям вырезать твою сотню? Ну чего они там стоят, угроза городу, непорядок, а?

Даброгеза передернуло, он еле сдержался. Из закоулков дворца повеяло тюремной сыростью.

— Это будет непросто сделать, властитель, — сказал он, прижимая руку к груди.

— Ну-ну, я пошутил.

Свора гончих ворвалась в тронный зал, заскулила, заклацала зубами, как одно многолапое, многоголовое тело. Даброгез терпеть не мог этих привычек — есть в компании животных. Еще больше его раздражал обычай отдавать псам после пиршества посуду, чтоб вылизывали до блеска.

— Хороши, — проговорил он, прищелкивая языком и округляя глаза.

Узурпатор не заметил поддельности восторга, он был доволен, ласкал руки, зарывая их в густые вычесанные гривы, тянул за уши и успевал отдергивать пальцы, радовался, щеря черный рот.

Даброгеза удивляло, что в зале собралось мало сановников, вельмож, обычно роем вьющихся вокруг повелителя. В Лугдуне их была тьма-тьмущая. Здесь же — четверо стояли молча, позади, у косых, осевших, а может, по нерадивости так и сложенных колонн.

Ел без опаски — травить, пока не выложил до конца, зачем явился, не станут. Да и голод пересилил наконец отвращение, комок в горле пропал, рассосался. Слева от Сигулия, занимавшего, как и должно, центральное место за столом, появились четверо музыкантов, принялись было терзать струны, барабанить, продувать рожки. Но дикие звуки недолго мучили Даброгеза. Сигулий махнул рукой, не глядя, и музыканты пропали. Огромный сосуд с вином не ставился на стол — безъязыкий прислужник бегал с ним из одного конца в другой, не успевая наполнять кубки. Даброгез пил мало. Он вообще мало пил — это было то немногое, что осталось от родины, от тамошних обычаев. Но кубок вскидывал лихо, касался края губами с таким видом, что слуга-виночерпий тут же мчался в его сторону.

— Тяжкие обязанности, — вдруг начал Сигулий, цыкая зубом, — не дают нам времени для отдыха. Вечно приходится совмещать приятное с полезным, хи-хи, — он пьяно подмигнул центуриону, — но это лучше всетаки, всадник, чем бесполезное с неприятным, а?! — Не дождавшись ответа, Сигулий хлопнул в ладоши: Эй, кто там, давай по одному!

Створки двери, что была в стене метрах в восьми от Даброгеза, распахнулись, и из-за них вылетел будто от чудовищно сильного пинка человек в черном. Он упал почти сразу же и успел еще несколько раз перевернуться, выкатиться на середину зала, прежде чем его движение остановила упершаяся в спину подошва тяжелого кованого сапога. Собаки заволновались, навострились.

— Ну разве можно править таким народом! — Сигулий притворно искал сочувствия у Даброгеза, жирные губы кривились. Где уважение, где воспитание? Вваливаются, как в кабак!

"Не юродствуй, — подумал Даброгез, — ишь, разоткровенничался". И одновременно кивнул, выражая понимание, мол, да, не легко ты, власти бремя. По-настоящему надо было бы месяцочка три-четыре пожить, приглядеться, разузнать все толком, а потом… Но Даброгезу опротивело ожидание: хватит, надо действовать!

— Кто таков? И почему молчишь, падаль?!

Стражник согнулся в поклоне, а заодно встряхнул старика в черном, вскинул на ноги тщедушное тело. Лысоватая розово-белая голова затряслась. В мутных глазах застыл необоримый страх и больше ничего. Сигулий обгладывал бараний бок. Вопросы его звучали неразборчиво, глухо. И все-таки спрашивал сам, не перекладывая на сановников, — ухищрения Востока покуда не докатились до простоватых северян.