Юрий Петухов - Чудовище (сборник)

Сколько всего осталось в этих песках! Сколько унесено с собой! Тонкая змейка на шее смуглого мудреца и его странные для южанина глаза — синие, глубокие. Смерть, отодвинутая в сторону, когда ей уже ничего не мешало… А может, лучше бы она пришла тогда? Он бы все равно не заметил в забытьи ее прихода. Ну нет, там ли, здесь ли — пускай подождет, успеется!

Даброгез не задержался с ответом — он уже привык жить в раздвоенном сознании, но реальность оставалась реальностью.

— Византия завязла в своем устроении и в подавлении мятежей. Но она тот пример, что стоит подражания, — она не боится варваров, будь их даже в десятки раз больше, это монолит. И он простоит не один век.

— Папа? — Сигулия мучило не праздное любопытство.

— Папа благословит победителя.

Сигулий принялся вышагивать из угла в угол, на дряблом лице появились первые признаки озабоченности.

— Но почему ты пришел именно ко мне?

Даброгез подумал — один лживый ответ может все испортить. А в том, что дело идет на лад, он не сомневался — удача вернулась к нему.

— Я долго мотался по провинциям. Я обходил жалких вождишек, возомнивших себя королями, а клочки земель в несколько стадий — королевствами. Я был и при более могущественных дворах, чем твой, — Даброгез на мгновение запнулся и снова склонил голову в знак уважения к хозяину, — и не скрою, если бы хоть один из них вник в мое предложение, я сумел бы убедить его, и, видят боги, ему не пришлось бы жалеть!

— И ты везде болтал о том же? — губы Сигулия зазмеились в снисходительной усмешке.

— Нет, до этого не доходило. И мои слова — не болтовня.

— А мне, значит, решил открыться?

Даброгез промолчал, теперь его уверения ничего бы не значили. Неужели и тут срывается?!

Сигулий продолжал мерить кривоватыми ножками пол в комнате.

— Я здесь владыка, — сказал он наконец, — а там… что будет там?! Ты любитель авантюр, центурион. А я уже немолод. И я еще, сам знаешь, — он скривился, — не король, увы!

— Есть другой претендент? — спросил Даброгез. Сигулий снова забурчал животом, захлопал тяжелыми веками. Даброгез пошел напролом:

— Решайся, или я буду искать более сговорчивого!

Бурчание затихло.

— Сколько, говоришь, в твоей дружине — сотня мечей? Не густо, совсем не густо…

— От этих мечей ляжет половина твоей армии, — мрачно произнес Даброгез, — можно бы разойтись и дешевле.

— Вот и разойдемся.

Сигулий вышел из комнатушки. Даброгез не успел сделать и шага вслед, как проход загородили две плотные фигуры в доспехах — копья уперлись в грудь центуриону. За спинами стражников маячили арбалетчики, целившие прямо в лицо. Даброгез развел руками, показывая, что он без меча. Локоть заныл, в висках застучало — пески, пески и ветер, яд на конце тонкого, с большую иглу величиной кинжала, смерть, примостившаяся за углом, — слышен ее смех, больно в груди… Они вышли. Плиты застучали под коваными сапогами. Даброгез не смотрел по сторонам. Да никого и не было: ни лысого, обрюзгшего властелина, ни его сановников — и куда только успели подеваться?! Все рушилось. Тонкий вой ветра в ушах, миражи… И зачем он тогда не расправился с синеглазым? Убей он его — и сам бы остался в песках навсегда, под жарким, ласкающим солнцем, и не было бы ничего — ни маеты, ни шатаний, ни унижений, ни позора. Смерть воином, достигшим многого в жизни, не потерпевшим поражения, — вот в этом и была удача! А он-то считал себя баловнем судьбы. Нет, не так это!

Ступенька скользнула под ногой, и Даброгез потерял равновесие, выбросил руку в сторону. Но стена была тоже покрыта слизью — еле устоял на ногах.

— Набрался, гад благородный! — прохрипел за спиной стражник, ткнул в плечо. — Иди, иди!

— Нечего с ними цацкаться! — поддержал второй. — Моя б воля — тут же и порешил бы!

Неохотно растворилась на скрипучих петлях дверь. И Даброгезу показалось, что он ослеп, — недаром темницей зовут. Стоны, грубые выкрики, тяжелое дыхание — все на какое-то время смолкло. Но ненадолго, стоило двери захлопнуться за спиной Даброгеза, и шум возобновился. На нового узника никто внимания не обратил. В дальнем конце подвала во мраке кого-то сосредоточенно и по-деловому били — без суеты, без злобы, будто хлеб жали. Минут пять Даброгез стоял с выставленными вперед руками, прислушивался, давал глазам привыкнуть к темноте. Потом сделал несколько шагов вперед и, не обращая внимания на толчки и возмущение, отбросил от стены двух полусогнутых, взмокших людей — за вороты, не глядя, куда упадут. Он не ошибся — в углу лежал полусумасшедший старик проповедник. Даброгез не видел его лица, глаз, но он сразу узнал несчастного. Почувствовав затылком дыхание, не оборачиваясь, ударил локтем во что-то мягкое, живое, тут же добавил ребром ладони — сзади засипело, захлюпало.

— Кто подойдет — убью! — сказал таким голосом, что сомнения у обитателей темницы отпали сами собой.

Он сгреб ногой к стене кучу соломы, присел, подвернув плащ и ощупав стену, — она была сухой, вытертой спинами узников, прислонился. Мысли были еще там, наверху.

— Господь не оставит тебя, добрый человек, — тонко пропел над ухом голос старика. Проповедник-бродяга собирался еще что-то добавить, но не успел.

— Да пошел ты! — сорвалось с губ у Даброгеза.

Он положил руки на колени, постарался расслабиться. Обдумывать свое положение было бесполезно. Даброгез знал по опыту — начни он сейчас выстраивать логическую цепочку: искать ошибки свои и не свои, разрабатывать линию поведения на ближайшее будущее, метаться туда-сюда в догадках — и запутается окончательно. Решение придет само, не нужно торопить событий — ведь логика действует только там, где можно ожидать логических поступков. С Сигулием сложнее. Тот если не напыщенный дурень, научившийся делать умное лицо и плести интриги, так, значит, большой мастер обескураживать противника. Даброгез вздрогнул — разве он противник!? А кто же еще! Везде так смотрели на него последний год, привык. И к чертям их всех!

В углах камеры тихо переговаривались, поглядывали быстро и боязливо на новенького, спешили отвести глаза. Даброгез знал, что первыми не нападут, теперь они будут ждать, что он предпримет. Ну и ладно, бог с ними. Даброгез постепенно впадал в дрему. Обед был обилен, его надо переварить. И не только обед. Он вдруг вспомнил о дружине, но тут же пресек мысль — дружина будет ожидать до завтрашнего вечера, так договорились. Он доверял дружине, она ему. Да и жизнь показала, что переговоры лучше вести одному — какому властителю понравится, когда за спиною человека, стоящего перед ним, — в его городе! — сотня свирепых вооруженных молодцов. Нет, дружина не подведет. Даброгез забылся в полусне, лишь щелки меж век еле подрагивали, то раскрываясь чуть шире, то совсем исчезая.