Игорь Борисенко - Вариант Ангола

Нам завязали глаза – довольно плотно, так что не стоило и надеяться что-нибудь разглядеть через щелочку в повязке.

Потом скрипнули ворота, и нас быстро повели, подталкивая автоматными стволами в спину – сначала вперед, потом мы резко взяли вправо, потом влево… Я автоматически считал шаги: после ворот семьдесят шесть шагов по прямой, тридцать вправо, пятнадцать влево… Похоже, мы прошли мимо каких-то зданий: воспаленная от загара кожа почувствовала исчезновение солнце.

Потом лязгнул замок, и нас втолкнули в какое-то помещение.

Дверь захлопнулась. Слышно было, как в замке провернулся ключ.

Минуту царила тишина – только Данилов выругался, врезавшись во что-то коленом. А потом мы почти одновременно содрали с глаз повязки. Впрочем, особой разницы поначалу никто не заметил: в пещере – а это оказалась именно пещера с холодными, чуть-чуть влажными стенами – было темно. Но постепенно глаза привыкли, и я смог различить в темноте штабеля ящиков.

Мы быстро распутали друг другу руки. Пришлось поработать и зубами: узлы были затянуты на совесть. Потом мы осторожно, на ощупь, исследовали пещеру: два десятка метров глубиной и с десяток метров шириной, она была сплошь заставлена ящиками и коробками разных размеров. Маркировки обнаружить не удалось – то ли она отсутствовала вовсе, то ли мы просто ничего не могли разобрать в темноте. Ясно было одно: в этих ящиках вряд ли найдется что-либо, что можно использовать как оружие, потому что пленников рядом с оружием поместил бы лишь круглый дурак, а седой таковым не выглядел. А вот в глубине пещеры, вполне возможно, что-то подобное имелось: только заполучить это "что-то" мы не могли, потому как мешала массивная решетка, делившая пещеру на две части. Что было там, за решеткой? Напрягая зрение, мы могли разобрать только какие-то массивные предметы, больше всего похожие на несгораемые шкафы, а рядом с ними вновь штабеля ящиков – длинных, плоских.

– Ну, что будем делать? – негромко спросил Вейхштейн.

– А что делать… Остается только ждать, – также негромко ответил я. – И надеяться, что это все-таки наш прииск и наши люди.

– Какие ж они наши, – фыркнул Данилов. – Разве б наши такое устроили? Что ж они своих повязали, да за решетку упекли?

– Ты подумай, – сказал Вейхштейн, – поставь себя на их место. Они тут остались одни, больше года никакого контакта с родиной… Война идет. А тут появляются трое каких-то оборванцев неизвестно откуда, и… и говорят, что идут как раз на их прииск.

Я залился краской. Хорошо хоть, в темноте этого не видно! "Говорят"… Да не "говорят", а "говорит". Перетрусил, как второклассник…

– Так что правильно они все делают… Кто знает, кто мы такие? – закончил мысль Вейхштейн.

– Ну… может, и правильно…, – прогудел Данилов. – Только… мы ж сюда еле добрались, а нас мордой об стол…

Снова лязгнул замок, и раздался знакомый голос седого:

– Слышь, геолог… Давай-ка на выход.

Неприятный холодок внизу живота. Вот выведут сейчас, поставят лицом к стенке, и влепят пулю в затылок. Ерунда, конечно, хотели бы убить, давно бы убили, но все равно страшно.

Я вышел из пещеры, и сразу же зажмурился от ослепительного света.

– Резвые вы хлопцы, – послышался слева голос седого. – Только отвернулись, а вы уж веревки да повязки поснимали… Ну как, похож?

Это вроде как уже не мне. Но что значит "похож"? Если речь обо мне – а это определенно так – то кто меня может здесь знать? Неужели… Прохоров?

Горячая волна надежды буквально захлестнула меня. Пусть это будет Прохоров, пусть это будет наш прииск!

– Да вроде похож. Борода эта мешает только…

Нет, не Прохоров. Голос женский… Но тогда кто?

– Вы сказали, что шли на алмазный прииск. Кто им руководит?

Я вздохнул. Конечно, можно было ломать комедию и дальше, но какой в том толк?

И почему голос кажется мне знакомым?

– Прохоров. Если еще жив.

Секундная пауза.

– Какая собака была в Москве у Иннокентия Евгеньевича?

Ого! Но я ведь не называл имени…

– Не было у него никакой собаки.

– Ну что ж… Здравствуйте, Саша.

Наконец-то я смог разлепить глаза. Щурясь, я всмотрелся в стоявших передо мной людей. Слева – седой, рядом с ним его напарник, которого он звал Михаилом, чуть поодаль толпится еще человек пять. А прямо передо мной… Я надеялся, что глаза у меня не слишком сильно вылезли из орбит.

– Зоя?

Аж голова кружится. Что тому причиной? Не знаю… Наверное то, что слишком уж резко все изменилось. Полчаса назад мы сидели в кромешной тьме, в пещере, не зная, что нас ждет в следующую минуту – а потом бац: горячий душ, чистое белье… Но главное все же в другом – в том, что на душе легко и спокойно. Впервые за много дней.

Потому что мы среди своих.

Потому что это и в самом деле советский алмазный прииск, на который мы должны были попасть.

И поэтому далеко не теплый прием, оказанный нам седым и Михаилом, и все прочее кажется теперь такой мелочью, что даже и вспоминать не стоит… Уверен – теперь, когда все так счастливо прояснилось, отношение к нам будет совсем иным.

– Ты что, оглох совсем?

Только тут я понимаю, что Володька уже несколько раз окликнул меня из соседней душевой кабинки. А теперь и вовсе вытянул мочалкой по спине.

– Что, сдурел?

– Не, ну вы посмотрите на него! Я тут изорался весь, а он знай себе мылится стоит! И лицо такое довольное…

– Да ладно… Чего надо?

– Так ты мне объясни – ты эту девушку знаешь, что ли?

– А-а, вон ты о чем… Выходит, что знаю.

– Ну ты даешь! А еще скромником прикидывался… Так я и знал, что в тихом омуте…

– Ерунду говоришь…, – поморщился я. – Это дочь Прохорова, Зоя.

– И ты не знал, что он ее с собой взял? Ну ты даешь…

Я пожал плечами.

– Честно говоря – не знал.

– Ну да, ну да, – странно улыбнулся Вейхштейн. – То есть у вас с ней ничего и не было, что ли?

– Что, сдурел? – повторил я.

– Хм. А знаешь – это даже и неплохо…, – Вейхштейн ушлепал в свою кабинку.

– В каком смысле?

Вейхштейн не ответил – рьяно намыливая мочалку, так что пена летела выше стенок кабинки, он насвистывал первые аккорды "Тореадора".

Зоя… Я снова вспомнил наше первое знакомство – и то, что последовало за ним. Здесь она совершенно иная: волосы убраны назад, тонкие брови вразлет, и куда только застенчивость девалась… Все-таки как сильно людей меняет время! Хотя – только ли время? Все-таки после смерти Прохорова-старшего, как я понял, именно она руководит прииском, а чтобы удержать в руках людей и производство, тем более такое сложное, нужно уметь принимать решения и не бояться ответственности. Тут на отцовском авторитете не выедешь, тут самой надо быка за рога брать.

В коридоре нас, отмытых до скрипа и гладко выбритых, уже ждала Зоя. Стоило нам появиться, она, до этого момента совершенно серьезная, вдруг прыснула.