Игорь Росоховатский - Пусть сеятель знает [журнальный вариант]

Загремела - кольцо о кольцо - якорная цепь. Море коротко охнуло, плюнуло брызгами, пеной.

Слава стоял у борта рядом с Валерием, вглядывался в темную воду. Где-то там скрывается ответ на загадку. Он подумал о тех двух аквалангистах… Что увидели они в морской глубине в последние минуты жизни? Их тела «сплыли на поверхность, как до того всплывала мертвая рыба, - без ран, без малейших повреждений. Только в некоторых местах на коже виднелись красные пятна, да у одного из спортсменов на лице застыла улыбка - не гримаса, а самая настоящая веселая улыбка. Что развеселило его перед смертью?

- Слава, помнишь уговор? - спрашивает Валерий.

Не поворачивая головы, Слава кивает. Но Валерий, как видно, тоже смотрит не на него, а «а воду, потому что повторяет вопрос.

- Я не меняю решений, - говорит Слава. (Это правда, и он любит это повторять.)

Ему кажется, что Валерий улыбается…

Вода тащит на гребне несколько мертвых рыбин и бросает их о борт. Ветер доносит сладковатый запах. И, как отмечалось всеми, кто побывал в бухте за последнее время, здесь почти нет чаек. Они каким-то неведомым чувством ощутили опасность и покинули бухту.

На палубу выкатился Никифор Арсентьевич Тукало и густым своим баритоном сообщил, что приготовления окончены. Через несколько минут низко над палубой повис рыбообразный, белый с продольными черными полосами батискаф.

- Пошли, - сказал Валерию Слава и направился к батискафу.

Скрипа и кряхтенья лебедок они уже не слышали. В иллюминаторах потянулись жемчужные цепочки и исчезли. Стекла словно задернулись черными шторками извне и внезапно покрылись серебристой амальгамой. Это ударили прожекторы.

Слава отрегулировал их, и мир за иллюминаторами медленно прояснился. Он казался Славе пустым и неподвижным, хоть и вспыхивал десятками оттенков под лучами прожекторов: в нем было слишком мало жизни. Не мчалась стрелой от яркого света треска, не мелькали падающими монетками сардины. Только медленно проплывали колокола медуз.

У пульта вспыхнул красный огонек, раздался сухой стрекочущий звук. Слава и Валера одновременно повернули головы. Да, это защелкал счетчик Гейгера. Он уловил невидимую опасность, не имеющую ни цвета, ни звука, ни запаха.

Валерий вопросительно взглянул на Славу, но тот успокаивающе улыбнулся. Излучение пока не страшно, количество рентген не достигло контрольной цифры.

Они продолжали погружение под нарастающий аккомпанемент счетчика. Потом пошли над самым дном, которое в лучах прожекторов выглядело особенно объемным и рельефным. Каждый камень был необычно выпуклым, различались все его выступы и впадины. И все сверкало, как нарядная елка в огнях лампочек.

Но вот среди этого выхваченного из тьмы великолепия прожектор наткнулся на металлический блеск. Слава сфокусировал лучи двух боковых прожекторов. Теперь из вечной ночи выступила вся металлическая глыба. Это был огромный ящик, на котором отчетливо виднелось несколько латинских букв и хорошо знакомый всем зловещий знак.

- Контейнер… - хрипло проговорил Валерий.

Счетчик Гейгера захлебывался щелканьем, словно собачонка лаем, вопил об опасности, мигал красным глазом.

«Как новый сигнальный орган, созданный нами против нами же порожденной опасности», - подумал Валерий.

Слава осматривал пустынное, без всякой растительности дно- Оно казалось стерильным, словно хорошо обработанная рана. Но почему? Радиоактивность здесь, если верить счетчику, не такая уж высокая, чтобы убить все живое. «Если верить счетчику…»

Ему стало жарко. Пот выступил на лбу. Он нажал на рычаг - батискаф начал подъем. Усилием воли Слава заставил себя не выпустить из отсеков всю воду, - иначе пробкой вылетишь на поверхность. Но и так батискаф удирал от контейнера слишком быстро, у обоих перехватило дыхание.

В иллюминаторе мелькнуло несколько быстрых теней. Слава почти инстинктивно выключил боковые прожекторы, а носовой притушил на девять десятых. И тени появились снова.

Слава приостановил батискаф.

Он уже был убежден, что счетчик не врал и особой опасности нет. Почему пришла така» убежденность, понял позже, когда в иллюминаторе на большом расстоянии увидел стадо рыб. А потом боковое окошко закрыла бесформенная, иссеченная морщинами и складками масса. Показалось щупальце с присосками, поводило по стеклу. Затем в иллюминаторе появились глаза, а за ними и вся голова, беззубый с клювом рот, часть туловища и воронка. Даже для осьминожьих глаза были необычны. Их выражение менялось, становилось слишком осмысленным, даже проницательным. А в глубине их, за всей сменой выражений, сгустилась боль, какой-то мучительный вопрос.

Валерий издал нечленораздельный возглас,, не в силах оторвать взгляда от этих глаз, и в тот же миг голова исчезла.

Слава напрасно прождал некоторое время, включая и выключая свет, затем продолжил-подъем.

«Собственно говоря, пока ничего не удалось определить - думал он. - Радиоактивность недостаточно высока, чтобы быть ответом на загадку. Тем более на той глубине, куда могли добраться люди с аквалангами. Может быть, осьминоги напали на них?»

Он вспомнил о присосках на щупальцах.. Обычно они не очень сильные, во всяком случае человека не удержат. А легенды о страшных осьминогах - выдумки. Но увиденный ими экземпляр уж очень необычен…

Сразу же после возвращения на палубу корабля Слава рассказал товарищам о своих наблюдениях. Решили, что через несколько часов батискаф начнет второе погружение. На этот раз в нем будут ихтиологи Косинчук и Павлов.

Но и второе, и третье погружения батискафа не обогатили экспедицию данными. Ихтиологи подтвердили только, что осьминог, встреченный Славой и Валерием, - какой-то незнакомый вид. Не дальневосточный octopus dofleini.

Слава больше всего боялся вернуться ни с чем из первой доверенной ему экспедиции. Он представлял себе недоброе торжество - оно могло бы мелькнуть на лице Ивана Герасимовича, - укоризненный взгляд директора, молчание сотрудников, которое он бы принимал за что угодно, только не за простое молчание. А он не терпел по отношению к себе ни жалостливого, сочувствия, ни равнодушия.

За прошедшие дни Слава сильно похудел, пропах потом и солью, пиджак на нем провисал между лопатками, даже большой Мясистый нос несколько заострился. Впрочем, все участницы экспедиции утверждали, что перемены пошли Славе на пользу: он стал интереснее… Что же касалось дела, то Слава не обходил вниманием ни одного предположения сотрудников о тайне бухты, даже самого фантастического. А из его собственных уст гипотезы сыпались, как из рога изобилия. Он даже во сне придумывал гипотезы - кстати, спал он не больше четырех часов в сутки, и днем его часто покачивало на ходу. И если он все же не слег, то держался в основном на черном кофе и ущемленной гордости.