Игорь Дедков - Дневник 1953-1994 (журнальный вариант)

Игорь Александрович Дедков (1934 - 1994) сумел сказать в нашей культуре свое яркое и самобытное слово. Он принадлежал к поколению литераторов, искавших и отстаивавших правду в послесталинскую эпоху. И когда тоталитаризм затрещал по швам, а потом и рухнул, в наступившие новые времена ему не пришлось открещиваться от написанного и стыдиться его - ибо по совести жил и по совести говорил всегда.

Блестяще окончив в 1957 году факультет журналистики МГУ, Дедков не получил возможности остаться в аспирантуре и уехал жить в Кострому. Там, под недреманным оком госбезопасности, перлюстрировавшей его корреспонденцию и осуществлявшей слежку, прошли тридцать лет его литературной деятельности. Так что дневниковые записи Дедкова - это взгляд на жизнь нашу не из окна столичной квартиры или переделкинской дачи, а из российской глубинки; в дневниках упоминаются Чухлома, Макарьев, Солигалич, Нея... Провинция закалила Дедкова, выработала независимый от столичной политической и общественной конъюнктуры угол зрения...

Отказавшись в 1992 году от предложенного ему поста министра культуры, Дедков предпочел свою гражданскую позицию выражать через слово. Судя по поздним, предсмертным уже, записям, мирочувствование Александра Солженицына было близко ему. 11 декабря 1994 года - через месяц с лишним после думского выступления Солженицына - Дедков записывает: "Немало прошло дней, а забыть невозможно... Могли бы ведь и встать, подумал я, когда Солженицын поднимался на трибуну Государственной Думы. Могли бы и подзабыть на минутку свои несогласия, несовпадение взглядов и прочее. Могли бы отдать должное этому человеку, его писательскому таланту и огромному труду, его духовной стойкости и храбрости, его исторической роли в преобразовании России. Могли бы и встретить его приветственной речью председателя Думы. Но до того ли, до таких ли тонкостей?.. Встретили жидкими аплодисментами, слушали с кислыми лицами и проводили теми же жидкими хлопками. Не Пятая это Дума, Александр Исаевич, а какая - не знаю, да и Дума ли?.." ("Свободная мысль", 1995, No 10).

...Дневниковые записи разных лет были собраны из тетрадей и блокнотов воедино Дедковым в 1992 году. "Для меня,- писал он, шутливо именуя дневники "мемуарами первой половины моей жизни", - там много правды. Если кому-нибудь угодно - личной правды. О действительность можно уколоться, как о булавку. Выступит капелька крови. Потом скатится и засохнет".

О ком бы ни писал Дедков - о Залыгине или Можаеве, Астафьеве или Распутине, Богомолове, Шукшине или о публицистике расстрелянного на глазах детей у Валдайского озера "нововременца" М. О. Меньшикова, - тексты его пронизаны неповторимо теплой, естественной, доверительной интонацией. Но еще ощутимее она - в дневниках, фрагменты которых предлагаются ныне читательскому вниманию.

14.4.53.

Большая аудитория Политехнического музея. С рук купил билет [1] Речь идет о вечере поэзии, посвященном 60-летию со дня рождени В. В. Маяковского. . Люди всех возрастов. Председательствует А. Софронов. В президиуме Л. В. Маяковская. Выступают Л. Никулин (довольно слабо), П. Антокольский (о двух встречах с Маяковским - со смаком, с отличным чтением, с "наивно вращающим глаза Каменским", с "очами сапфирными" Белого), А. Первенцев (в общем, умно), Л. Кассиль (остро и эффектно, о памятнике, о кино, о записках), М. Львов (перевод с якутского и старое о прожигающих асфальт шагах), М. Луконин (два стиха: "Поэт и управдом", "Немного о себе"), С. Кирсанов (просто чтение, приятное, отлично). Почему-то не выступал С. Щипачев, сидевший в президиуме. Первенцев сидел и на концерте.

Читали: Аксенов, Першин, Моргунов, Балашов, Сорокин, Попов. Вещи звучат очень злободневно.

Аудитория вечера отличная. Но есть и типы. Слева от меня сидели три сволочи, все ныли и сплетничали.

А мать В. В. еще жива. Ей передавали привет.

15.11.54.

Разве это справедливо? У мен новый дорогой костюм, а у него дешевенький, невидный. У меня позади школа и два курса университета. А у него? У меня впереди жизнь, какая будет - неизвестно, зато впереди. У него - инвалидность второй группы и двое детей. Образование - 9 классов. Будущего нет - учиться не позволяет рана. Разве это справедливо? Он в 17 лет пошел на фронт - я не видел горя. Переворачивается все внутри, когда разница проявляется. Так вчера, во время разговора о костюме, мне было не по себе - стыдно. Разве я имею право жить лучше, чем он сейчас? Нет. У меня нет ничего за душой, кроме будущего.

15.6.55.<���На практике в Новосибирске, в областной газете.>

Вторую половину дня был убит горем. Непригодность статьи превзошла все мои ожидания <...>

Сегодня на летучке <...> редактор рассказал о положении в колхозах Новосибирской области. Если жарка сухая погода продержится еще несколько дней, то яровые неминуемо погибнут. Не стоит, мол, однако, поддерживать разговоры наподобие следующих: дескать, не бойтесь, товарищи, государство, как всегда, поддержит и обеспечит хлебом. "У колхозников всегда есть запасы хлеба, и их будет достаточно на зиму". <...>

Если Октябрьской революции пришлось ломать государственную машину царизма, то это была игра в бирюльки по сравнению с той махиной, которую, возможно, придется убирать с пути будущему. Опирающаяся на сложившееся за 30 лет доверие масс махина советского и партийного аппарата почти не допускает разрушения. Помимо прочего во главе частей ее механизмов стоят люди опытные и поднаторелые. Противопоставить им опыт и знания в должной степени немыслимо. Компенсация должна последовать за счет энергии, смелости, гибкой тактики, дерзких помыслов и трезвого, расчетливого ума. Главная задача перед возможными переменами - вырвать народные массы из-под влияния власти, вселить в сердца смелость и вольность духа, противопоставить интересы правящего и трудящегося <...> Лишенная опоры в народе власть теряет смысл. Я б не сказал, что это рассуждение ново, но в данных обстоятельствах его приходится повторять.

Мы, люди, по сути дела, примиряемся с несправедливостью, с невозможностью равенства людей, примиряемся с различными разновидностями общественного и классового обмана <...>

Если бы у мен не было родителей и родных, я бы жил по-другому. Они мне слишком дороги, чтобы я позволил себе чем-нибудь их сильно огорчить. Ради них и нужно, главное, стараться выбиться в люди, да не просто в люди, а в "большие". Если б было иначе, я бы имел бульшее право на риск...