Лариса Захарова - Планета звезды Эпсилон (сборник)

Холодная, пахнущая хлоркой и океанической рыбой вода вернула бодрость. Побрился, повертел в руках причудливый флакон с одеколоном — подарок Луи Парсюме, французского навигатора.

Перед выходом из порта помощник капитана сказал: «На нас, советских членах экипажа, лежит двойная ответственность. Мы составляем костяк экипажа, мы — хозяева подлодки и должны вести себя соответственно. Предельная внимательность, чуткость, заинтересованность. При том — быть начеку. Среди офицеров — представители западных спецслужб. Думается, дальнейшие пояснения излишни».

Китель сидел ловко — совсем новый, сшитый в Ленинграде меньше года назад, после окончания Макаровского училища. Штурман Баранов глянул еще раз в зеркало и, вполне довольный собой, пошел в кают-компанию.

За маленьким столиком майор в форме американской морской пехоты играл в шахматы с главным океанологом Плетневым

Баранов подсел к итальянцам-акустикам. Они говорили по-французски, знал этот язык и Володя. С американцами общаться было проще — все они на подлодке говорили по-русски с самым незаметным акцентом.

— Есть ли новости?

Вивари блеснул ровными зубами — казалось, он постоянно улыбается, предельно беззаботен, и имя у него веселое, как у известного певца, Клаудио.

— Опять прошла та тень. Дуайнер, — он кивнул на майора за шахматным столиком, — настороже. А Мак-Кензи, — Вивари имел в виду американского навигатора, — говорит, что это Несси пришла на нерест.

Его соотечественник Карло Мауэр покачал головой.

— Я не уверен, что к этой тени можно так легкомысленно относиться. Мауэр в отличие от соотечественников говорил по-французски с трудом. Вторично тень появилась в сопровождении стаи дельфинов, которые шли на меньшей глубине, но параллельным курсом. Повтор заставляет думать о закономерности. А если, — он покосился на американца, — если… это продукт дельфинария?

Дуайнер обернулся. Лицо было бесстрастно, глаза остановились на Карло.

— Плетнев объявил мне шах, — заговорил он, обращаясь к Баранову — Как вы думаете, штурман, а не запросить ли мне тайм-аут? Ведь мы с океанологом ведем явно позиционную игру.

Баранов вежливо улыбнулся. Сказал, не скрывая иронии:

— Но ведь после тайм-аута может быть мат.

— Этого допустить нельзя. Только шах. Потом еще шах, и разойдемся.

Баранов наскоро перевел итальянцам короткий диалог. Вивари громко рассмеялся, Мауэр поднялся с кресла, отошел к экрану.

— Мы опять погружаемся, — мрачно сказал Карло. Все промолчали. Дуайнер вытащил курительную трубку, поймал тоскливый взгляд Вивари.

— А тут еще вы душу трубкой бередите, майор! Все отдал бы за пару затяжек, — сказал итальянец. — Тоска…

— Знаю. Это я так, по привычке. Как чуингам — туда-сюда, и думаешь, что куришь колумбийский. Не пробовали, штурман? Кстати, о Колумбии… Сегодня мы смотрим замечательный фильм замечательной киностудии «Колумбия-пикчерз». Вестерн, вендетта, ковбои… Вы молодой, вам понравится. Кстати, сможете крутить, как положено на флоте: с начала до конца, потом с конца до начала, можно с середины и наоборот — не надоест. И главное, хэппи-энд всегда торжествует. Это наш принцип — торжество хэппи-энда.

— Вы уверены? — вдруг обронил Плетнев Американец ответил ему пристальным взглядом.

— Мне бы очень хотелось знать, — заговорил Вивари, — что за Несси нерестится рядом с межконтинентальным кабелем…

— Отлично сказал Жюль Верн, — перебил Дуайнер. — Человек, покоривший океан, есть самый могущественный человек. Переведите, штурман. И хотя я давно не читаю Жюля Верна, в этом с ним совершенно согласен. Такой человек может все. Даже повредить кабель. Наделать много бед.

— Опасен не человек, — тихо заметил Плетнев, — силы, которые за ним стоят. Уж коль вы заговорили о

Жюле Берне… Его капитан Немо поставил свои безграничные возможности на службу справедливости. Он помогал тем, кто борется за независимость и свободу.

— Я не очень хорошо помню роман в целом… — с деланным равнодушием отозвался майор и опять уставился на шахматную доску.

— А о том, как использовали океан во зло, есть тоже хорошая книга, продолжал Леонид Михайлович, — нашего писателя Беляева. Называется «Человек-амфибия». Там нет хэппи-энда, но есть мысль, что зло, какой бы силой, каким бы запасом прочности ни обладало, никогда добра не одолеет.

— А вы знаете, — подхватил Карло Мауэр, — в литературе вообще главное — мысль. Не жизнеописание, не характеры, а мысль, притом мысль воинствующая, отделяющая зерна от плевел, указывающая, за что автор борется, против чего восстает…

— Подобная мысль, — покачал головой Леонид Михайлович, — важна не только в литературе. — Он понял: назревает очередная дискуссия, к которым уже начали привыкать на борту. — Что же касается литературы, то мы тут, ей-богу, плывем, как на «Наутилусе», — есть у нас свой француз Аронакс, и свой шотландец Нед Ленд…

— И свой Немо — капитан Барсуков, — засмеялся американец, но его смех потонул в звуке сирены. «Тревога!» Все бросились к дверям кают-компании.

Из динамиков слышался голос капитана:

— Внимание! Находимся над местом обрыва кабеля. Начинаем донное погружение. Глубина — 320 метров. Водолазам — готовность номер один. Глубоководное погружение с гелиокислородным обеспечением…

В аппаратной, толкая друг друга у окуляров, волновались акустики и связисты. Те, кому здесь не хватило места, сгрудились возле шлюзовальных камер. Было слышно, как мелодично гудят, попискивают приборы. Сергей Баруздин, монтажник-подводник из Новороссийска, еще не сняв шлем, удивленно развел руками. И, едва шлем отвинтили от скафандра, изрек:

— Золотая рыбка приплыла, хвостиком вильнула, яичко упало и разбилось, — но осекся под перекрестными взглядами Дуайнера и Плетнева.

— Странное дело, товарищ командир, — водолаз обращался одновременно и к Барсукову, и к Плетневу — Такое впечатление, что опять работали автогеном.

— Что, рядом опять какие-то следы? — быстро спросил Дуайнер. Плетнев только сдвинул брови.

Баруздин не ответил, принялся разоблачаться. Все с нетерпением ждали, когда он вылезет из скафандра. А он не спеша потер ладонями лицо, оттянул стягивающий шею свитер:

— Тут уж дело не мое… Не знаю, чье… Есть там след, как на том снимке. Я бы сказал, будто дельфин стал на хвост. Пусть ученые смотрят. Снимки мы тоже сделали. Но зачем дельфину кабель?

«Началось всплытие», — раздалось из динамика.

Для команды всплытие всегда в радость. Подняться на простор, глотнуть земного воздуха, увидеть небо…

У выхода на верхнюю палубу матросы тянули шутливый жребий, кому отдраивать люки.

— Все равно на палубу первый выйду я, — весело сказал Вивари.