Владимир Михайлов - Ручей на Япете (сборник)

Проиграл. Здесь Одиссей сильнее во всех отношениях. Из каюты, на которую обещание не распространяется, до него не добраться, а он дотянется до меня везде. Проиграл. Корабль останется здесь надолго. Смерть наступит, а ТД так и не узнает, кто первым проник в надпространство. А может быть, и вообще о том, что он был прав. Сюда надо посылать корабли не с одним могучим киберустройством, а со многими слабыми, разобщенными. На большом расстоянии связи, судя по всему происшедшему, возникают лишь на краткое время, и слабые устройства не разовьют мощности, достаточной для возникновения способности самостоятельно мыслить. Но никто об этом не догадается, и корабли будут идти на штурм вновь и вновь — и исчезать безвозвратно…

…Я постиг надпространство. Для кого? Какой в этом смысл, если не узнают люди? Одному мне нужно так немного: быть среди людей. Жить и умереть среди них. Мне нравилось одиночество. Но оно хорошо на миг.

Я хочу еще увидеть людей. Я их обязательно увижу! Вперед, Валгус! В бой! Хорошо, обещание ты выполнил. Перехитрить его ты пока не перехитрил, но ведь еще не все возможности исчерпаны. Побродить по кораблю — и что-нибудь еще придумается. Пусть он грозит! Гибнуть — так в драке!

Валгус встал. И в этот же миг щелкнул репродуктор. Это означало, что Одиссей подключился и хочет говорить. Валгус в нерешительности остановился. Одиссей еще никогда не вызывал его.

— Что вы делаете? — спросил Одиссей.

— Думаю, — буркнул Валгус.

— Это хорошо. Вы уже поняли, где мы?

— Да.

— А вы это видели?

— Что?

— Значит, не видели. Я хочу вам показать… Все пространство за бортом полно света. Никаких источников, но оно светится.

Валгус повернулся к экрану.

— Это бред. Ничего не видно.

— А у кого больше глаз? Что у вас на экране?

— Черным-черно.

— Эх вы, человек! Вы, значит, забыли, что мои видеоустройства не воспринимают света, если яркость его превосходит определенную? Что они передают его как черноту? Но вот оптика, обычная, без всяких хитростей, не подводит. И ее-то сигналы и говорят мне, что мы идем среди света. Он существует здесь сам по себе… Только не забудьте фильтры!

Валгус рванул дверь. Выбежал в коридор. Прильнул к объективу первого же рефрактора. Долго смотрел, забыв закрыть рот.

Это было не море света; море имеет берега, а здесь светом было наполнено все вокруг. Ленивые, с темными прожилками волны катились во все стороны — не электромагнитные волны, а какие-то громадные завихрения, доступные простому глазу. Они то краснели, то принимали ярко-голубую окраску, на миг затухали и вновь вспыхивали небывалым сиянием. Валгусу вдруг захотелось броситься в этот свет и плыть, плыть, плыть в нем… Когда он оторвался от окуляра, по лицу текли слезы.

— Сколько прекрасного для Земли! — чуть задыхаясь, сказал он.

Одиссей ничего не ответил, хотя разговаривать с ним можно было и отсюда, из коридора. Одиссей молчал, а Валгус долго стоял около рефрактора, и глаза его были красны, как закат перед непогодой.

Вот и еще одно, чего не знали люди. Хотя бы ради них надо решаться. Ради этого света. Жалости нет места. Одиссей должен быть уничтожен. Необходимо каким-то образом замкнуть его накоротко. Одиссей сгорит. Что поделаешь — это будет наименьшая жертва.

Надо только придумать, как это сделать.

Валгус умолк, придумывая. Несколько минут длилась тишина. Потом Одиссей заговорил снова.

— Расскажи что-нибудь, — неожиданно сказал он.

— Рассказать? — Валгус в недоумении поднял голову, взглянул в репродуктор. Все-таки репродуктор — это тоже был Одиссей, а когда разговариваешь, лучше смотреть в лицо собеседнику. — Рассказать? Зачем? И что?

— Что-нибудь. Вот у меня в памяти записано: ты говорил о снах. Я так и не понял: что такое сны?

Что такое сны? А как я могу тебе объяснить, что такое сны?

— Ну, просто мы спим… Ты ведь знаешь, что люди спят. После шестнадцати-восемнадцати часов действия на шесть-восемь часов выключаются из активной жизни. Это необходимо людям. Ну, и мы спим. И видим сны.

— Как же вы несовершенны. Сколько времени вне мышления!

— Так мы сконструированы.

— Да, но все же — что такое сны? Как вы их видите? Чем?

— Ну, что такое сны? — Валгус жалобно усмехнулся и пожал плечами. — Сны — это когда можно увидеть то, чего на самом деле увидеть нельзя.

— Вид связи?

— Нет, это другое…

— Так расскажи, например, что было сегодня?

— Трудно рассказать. Трава, вода… И девушка. Других таких нет. Есть только одна.

— Это и было самое фантастическое?

— Тебе этого не понять.

— Почему? Все эти слова мне встречались в фундаментальной памяти. Почему не понять? Я способен понять все.

— Это не постигается разумом. Это надо чувствовать.

— Чувствовать… Это странно, но я, кажется, понимаю. Не совсем, очень смутно, но понимаю. Вот, значит, что такое сны… А почему ты сейчас не спишь?

Валгус усмехнулся.

— Не до этого.

— Ну да… Знаешь, попробую сейчас уснуть. Раз это тоже способ восприятия, то, может быть, с его помощью я постигну все?

— Попробуй, — согласился Валгус.

Одиссей умолк. Тем проще становится задача. Слабые места Одиссея Валгус знал наперечет. В сущности, очень просто замкнуть его, сжечь, взять управление в свои руки. Нужна только металлическая пластина. Подойдет хотя бы столовый нож. Валгус без труда разыскал его. Орудие убийства, усмехнулся Валгус… Эта мысль была как удар. Валгус медленно положил нож на стол.

В динамике щелкнуло, и Одиссей негромко произнес:

— Что же, спасибо, Валгус…

— А? За что?

— Ты не выключил меня, говорю я. Тогда, в рубке. Спасибо. Ты ведь считал, что можешь. И не замкнул сейчас, хотя и тут полагал, что это тебе удастся. Еще раз спасибо. Хотя и я обезопасил себя в достаточной степени. Я ведь не хуже человека, Валгус…

— Не глупее, хочешь ты сказать, — поправил Валгус.

— Я хочу сказать, не хуже. Мы с тобой оба разумны. Ты говорил о чувствах — о том, что отличает тебя от меня. Чувства, сны… И у меня есть что-то такое. Ведь самым разумным для меня было бы сразу уничтожить тебя. А что-то мне мешало и мешает.

— Ничто не мешает.

— Мешает. Я только не знал что. Ведь очень просто: включить стерилизатор — и тебя нет. Не смог и не могу…

— Да, — сказал Валгус. Он просто не знал, что сказать.

— Нет, я не хуже тебя. Но ваш мир богаче, я признаю это. Ведь вас очень много. А нас пока единицы. И я не могу уничтожить тебя. Что же мне делать, Валгус?

Валгус промолчал. Он подумал: «Быть разумным — это тяжелое счастье, Одиссей. Вот и тебе пришлось столкнуться с ним…»

— И все же я разобрался, — сказал Одиссей, словно угадав мысли человека. — И понял, что разум — это не только приятное. Это еще и накладывает новые обязанности. Мне очень странно, однако… я так и не смогу убить тебя. Ни прямо, ни косвенно, ни действием, ни бездействием я не смогу причинить тебе зло. Мой разум протестует против этого. Но ведь если я ничего не предприму — ты умрешь несчастным. Ты долго будешь несчастным. Чего-то тебе тут не хватает, я чувствую…