Владимир Михайлов - Ручей на Япете (сборник)

Горин подпирал голову кулаком — иначе она не могла держаться прямо. Страшно хотелось спать.

— Мы бы заметили, профессор, — промямлил он. — Но было пусто.

— Если жизнь была на поверхности. А если — под нею?

— В этой полости?

— Не обязательно.

— В веществе такой плотности?

— Ну этой плотности далеко до предельной. А если существо обладает плотностью большей, скажем, на два порядка…

— Может быть, — устало проговорил Горин. — Может быть, существо. Или вся эта глыба. Весь астероид.

— А почему бы и нет? Горин, вы что, уснули?

— Еще нет, профессор. Но близок к этому.

— Не смейте спать! Не спите, мальчик! Именно сейчас вы не можете позволить себе это. Подумайте: ведь место, где мы находимся, — единственное пригодное для посадки!

— Очень удобное место, — пробормотал Горин.

— Сюда будут садиться!

Горин напрягся, отталкивая сон.

— Не спите же! Ну хотите… хотите — споем песню, а? Или я расскажу вам анекдот. Я в юности знал массу анекдотов, очень смешных. Не спите. Поймите: придет новый корабль и сядет здесь!

— Этого нельзя допустить, — через силу проговорил Горин.

— Ни в коем случае! Вы понимаете, что нужно сделать?

— Я не вижу, что мы сможем…

— Дать знак опасности!

— Крест? А как?

— Как? А мы?

— Мы?

— Ну конечно же! Мы сами!

Горин размышлял, глубоко дыша.

— Не успеть.

— Надо успеть! Надо!

Горин промолчал. Кровь по-прежнему капала из рассеченного лба и из плеча, в скафандре образовалась уже лужица, и грудью Горин лежал в этой лужице и чувствовал, как с каждой каплей уходит жизнь, как приходит сон, носивший, впрочем, иное название… Он пошевелил руками, примеряясь, как будет ползти. Потом — ногами.

— У меня мало шансов, профессор. А вы?

— Я, к сожалению, нетранспортабелен, как говорят медики. Конечно, будь мы предусмотрительнее, мы захватили бы, выходя, тележку. А так… Видите ли, друг мой, у меня раздроблены ноги, и что-то лежит на них. Кусок обтекателя, по-моему. Двигаться я не могу.

— А как же вы…

— Как я не истек? Я, знаете ли, лежу наклонно, вниз головой. Тут такой рельеф. Как вы думаете, до меня далеко?

— Около километра, — прикинул Горин. — Выйдя, мы успели разойтись метров на четыреста, и взрыв потом швырнул нас… Да, судя по тому, как ясно мы слышим друг друга, что-то около километра — если бы было больше, прием был бы хуже, рации ведь у нас слабые.

— Вы должны доползти. Доползти, освободить меня от обтекателя — при здешнем напряжении гравитации это совсем не трудно, — выпрямить и лечь поверх крестообразно.

— Вы думаете, они…

— Не знаю, поймут они или нет, что это означает. Но садиться не станут, чтобы не сжечь нас. Спустят человека. А там уж разберутся…

— Ползу, — сказал Горин.

Он и в самом деле двигался. Между пепельницей и валявшимся на камнях вверх ногами искореженным креслом было относительно ровное место, можно было надеяться проползти и не разрезать скафандр. Там, где лежал профессор, придется ползти осторожнее: там, по-видимому, будет больше металлических обломков. Ползти придется не прямо, а по дуге, минуя место, где произошел взрыв: этот район наверняка не пройти даже на ногах, не то что на животе. Горин полз, стукаясь головой о внутреннюю поверхность шлема и отплевываясь, когда текущая сверху кровь попадала на губы.

— Но если я положу вас горизонтально… — пробормотал он.

Серов услышал его.

— Не бойтесь. Это буду уже не я. Видите ли, у меня помяло регенератор, и он действует все хуже, так что…

Горин застонал.

— Я понимаю, друг мой, и мне очень неудобно, что придется оставить вас одного.

— Ненадолго, — прохрипел Горин.

— Но это будут невеселые минуты. Ищите утешение в одном: те, кто прилетит сюда после нас, останутся в живых. Их корабль не взорвется, как наша «Заря».

— Да, — буркнул Горин.

Голова грозила, расколоться; он повернул голову в шлеме вправо, нашарил вспухшими губами рожок первой помощи и высосал еще одну таблетку. И снова зашевелил руками и ногами, передвигаясь меж обломков, как древняя рептилия.

— И потом, — сказал Серов, — как-никак мы сделали открытие.

— Только не знаем какое.

— Пласт или жизнь? Я думаю, что это все же жизнь. Во всяком случае, я записал это в полевой блокнот. Руки, к счастью, уцелели. Блокнот будет лежать на груди. — Серов говорил теперь, отделяя слово от слова долгими паузами. — Когда вы ляжете сверху, возьмите его и положите у себя на груди. Пусть его найдут. Обязательно…

— Спасибо вам, профессор, — пробормотал Горин.

— Что вы? За что?

— Вы помогли мне. Иначе я умер бы, думая, что во всем виноват кто-то из наших, из экипажа. Я решил, что взрыв произошел по чьей-то небрежности…

— Я знал, почему вы говорили о субъективных причинах. Но это было не так, мы с вами установили. Вас извиняет то, что это первая ваша экспедиция. Иначе вы бы знали. Это были не такие люди. Им можно верить больше, чем себе.

— За это я и благодарю вас.

— Нет, что вы. Я просто помог вам прийти в себя. Вы видите меня? Я зажег фонарик, но плохо представляю, с какой стороны вы должны появиться.

— Не беспокойтесь. Я ползу по пеленгу. Рано или поздно я вас увижу.

— Хорошо, друг мой. Я пока помолчу. Попробуйте сэкономить. Перед глазами, знаете ли, такие круги… Но вы будете слышать мое дыхание. Хорошо, если бы вы увидели фонарик, прежде чем оно прекратится.

— Я увижу, профессор, — пробормотал Горин. — Увижу…

— Тогда прощайте, друг мой. Я, кажется, отключаюсь.

— Подождите, профессор, — попросил Горин.

Теперь он слышал только дыхание, громкое и хриплое, все более учащающееся. Он полз, и лужица плескалась в скафандре. Ползти приходилось, минуя обломки «Зари», разметанные внезапным и мощным взрывом, от которого уцелели лишь они двое, вышедшие, чтобы взять пробы грунта там, где он не был обожжен при посадке корабля. Горин полз и знал, что доползет. Посветлело. В черных камнях отразился первый луч солнца. Оно всходило впереди, и Горин подумал, что теперь ему будет легче ползти. Всегда легче, если видишь, куда надо двигаться.

Колин медленно повернул ключ влево и выключил ретаймер. С закрытыми глазами еще посидел в машине, но заколотившееся во внезапном приступе гнева сердце все не унималось. Тогда он вылез из хронокара и уселся прямо на землю.

Несколько минут он глядел прямо перед собой, ничего не видя и стараясь успокоиться. Слева, издалека, донеслось тяжелое пыхтенье, и Колин автоматически отметил, что в зарослях у воды появились гадрозавры — здоровенные и лишенные привлекательности ящеры. Но утконосые пожиратели камыша Колина пока не интересовали. Ему был нужен Юра. Юры-то как раз и не было.