Евгений Гуляковский - Остров пурпурной ящерицы (науч.-фантаcт. повести и рассказы)

— А что это за Белая Береза? — скептически улыбнувшись, спросил Введенский.

— Ну это же как день ясно. Когда народы северовосточной Европы вошли в состав Русского государства, возникла легенда о том, что перед приходом посланников Белого Царя, то есть великого князя московского, в северной тайге появилось очень много березы, дотоле якобы встречавшейся весьма редко. Значит, и в легенде о Золотой Бабе очень точно датировано время ее «ухода» — вскоре после походов Ермака и включения северного Зауралья в орбиту русской государственности.

— М-да, — пробормотал Введенский. — Но, прошу прощения, я все-таки палеонтолог, а не историк…

— Да этого факта и некоторые мои коллеги не знают, — как бы успокаивая его, сказал Геннадий Михайлович. — Впрочем, сейчас для нас сие не главное. Тут другое важно — ящерица!

Академик с немым вопросом воззрился на гостя.

— Я перерыл все каталоги и энциклопедии, но нигде не нашел сведений о каких-то красных или пурпурных ящерицах на территории Сибири…

— А! — Введенский наконец понял, к чему клонит собеседник. — Это уже по моей части… Вы полагаете, что подобное существо могло обитать на севере Европы и в Зауралье в прежние времена?

— Я почему-то уверен в этом.

— Давайте-ка поглядим еще на ваш бивень. — С этими словами академик вновь склонился над находкой.

Геннадий Михайлович перестал мерить шагами тесное пространство беседки и остановился рядом. Введенский бросил быстрый взгляд на его продубленное лицо и с внезапной симпатией подумал: «А пожалуй, нет, не фанатик. Серьезный мужик».

С минуту Введенский рассматривал орнамент, образованный прихотливо изогнутыми силуэтами большеголовых ящериц. Наконец раздумчиво заговорил:

— Знаете, если бы не цвет… Я бы сказал, что это сибирский тритон — есть такое довольно редкое земноводное…

— Значит, даже не ископаемое?..

Введенский на несколько мгновений озадаченно уставился в лицо гостю. Какой-то неясный образ вдруг озарил его сознание. И он с огромным напряжением пытался вновь вызвать его — из подсознания, того хаоса мыслей и видений, где он раздражающе остро пульсировал, то совсем пропадая, то вдруг всплывая к самой поверхности сознания, готовый не только явиться воочию, но и облечься в слово…

— Все, поймал!.. — изнеможенно выдохнул Введенский. — Именно в ископаемости вся штука!.. Несколько лет назад при раскопках на Ямале мы обнаружили в слоях вечной мерзлоты несколько прекрасно сохранившихся тритонов. И кожа у них, видимо, под влиянием низких температур, действительно приобрела красноватый оттенок.

— Это было только там, на Ямале?

— Пожалуй… Впрочем, можно навести справки у моих коллег.

— Боюсь показаться назойливым, но еще раз повторю свой вопрос немного в иной форме: сибирский тритон встречался вам и в других раскопках в зоне вечной мерзлоты?

— Да, конечно.

— Но красноватый цвет…

— Только на Ямале.

Геннадий Михайлович надолго задумался. Потом достал из кармана многократно сложенную карту. Развернул.

— Это Западная Сибирь. Именно здесь сделаны фольклорные записи о Золотой Бабе. Здесь же вы обнаружили ископаемого тритона с красноватой кожей. Стоп!.. — Он хлопнул себя по лбу. — А каков возраст пластов, в которых обнаружены ящерицы?

— На память не скажу. К тому же само это земноводное меня вовсе не интересовало — тритоны попадались попутно, как своего рода пустая порода палеонтологического поиска. Но ответить на наш вопрос нетрудно. Надо только просмотреть документацию той экспедиции. Пройдемте в дом и пороемся в моем архиве…

Когда после недолгих поисков Введенский обнаружил папку с результатами ямальских исследований, его самого немало удивили данные раскопок: красноватый тритон попадался лишь в свежих слоях мерзлоты. Ящерицы, обнаруженные в более старых отложениях, ничем не отличались от своих земноводных собратьев, хорошо известных науке.

— Какая-то мутация? — озадаченно вопрошал академик, перелистывая фотоматериалы и схемы.-Знаете, надо связаться с коллегами.

Через несколько часов на карте, привезенной гостем из Сибири, появилась концентрические круги, покрывавшие район низовьев Оби.

— Да, это действительно пахнет серьезным открытием в палеонтологии, — возбужденно приговаривал Введенский, проводя циркулем очередную окружность.

— Какая там палеонтология! — восторженно спорил Геннадий Михайлович. — Я тeперь Золотую Бабу найду. Остров пурпурной ящерицы — это явно один из островов в нижнем течении Оби, там, где сходятся радиусы. Ведь посмотрите, покраснение вашего любезного тритона прослеживается, по данным всех экспедиций, от краев к центру очерченной зоны мутаций. Наиболее интенсивный цвет — пурпурный — должен, как мне представляется, совпасть с искомой точкой, убежищем Золотой Бабы.

— Но-но, не доверяйтесь мифам, — подзадоривал Введенский.

— А Троя? — наступал Геннадий Михайлович.

— Ишь Шлиман какой выискался, — добродушно бурчал академик.

— Вы про бивень не забывайте. Ведь не зря его у родственников шамана обнаружили. Может, ему он достался от последнего служителя культа Золотой Бабы.

— Поэзия! — морщился Введенский,

— А ящерицы?!

— А насечки зачем? Что они значат?

— Не знаю, — сдавался Геннадий Михайлович.

— То-то же.

Месяц спустя Введенского поднял с постели ночной звонок.

— Победа! — прокричал знакомый атакующий голос.

— Геннадий Михайлович? Откуда вы?

Сон разом слетел. Введенский взял со столика папиросы, потянулся за зажигалкой.

— Из Салехарда. Только что прибыл с Острова пурпурной ящерицы.

— Нашли Бабу?

— Даже снялся с этой дамой на память. И на днях представлю вам свидетельства нашего с ней романа… Впрочем, это не она, о он…

— Кто, Баба?

— Баба — это трехметровый скафандр из золотистого металла, похожий на знакомые всем жесткие скафандры для глубоководных погружений.

— То есть как? Вы что, разыгрываете? Во времена Герберштейна кто-то затащил к вогулам водолазное снаряжение?..

— Вы не поняли меня. Скафандр вовсе не водолазный…

— А, — начал было Введенский и поперхнулся.

— Вот-вот, — подтвердил Геннадий Михайлович. — Теперь мыслите в правильном направлении.

— Но где же хозяин этой штуки? — сдавленно произнес академик.

— Тайна сия велика есть. Пока. Надеюсь, впрочем, что скафандр кое-что расскажет о своем владельце. Дело в том, что через определенные промежутки времени на груди у него включается какая-то аппаратура, производящая набор звуков и подающая световые сигналы.

— И это опять-таки еще со времен Герберштейна? — ядовито спросил Введенский.

— Думаю, так оно и есть. Даже гораздо раньше, — серьезно ответил Геннадий Михайлович. — Вся пещера завалена десятками тысяч полуистлевших шкурок соболей, куниц и песцов — эти жертвоприношения сносились сюда на протяжении веков.