Андрей Круз - Лучший гарпунщик (отрывок)

— Я не по этим делам. — покачал я гудящей головой.

— По этим, или не по этим, а ты зайди ко мне завтра поболтать, если время будет. Лады? — он хлопнул меня жирной рукой по плечу и добавил: — Ну, будь здоров, заходи, если что.

И пошел к себе в трактир, откуда доносился отчаянный шум — все наперебой обсуждали зрелище. А мы медленно направились в порт, поддерживая под локти Игнатия.

Перед тем, как отправить шкипера отсыпаться, Иван погнал его на пляж, трезветь. А что? Самый отличный способ протрезвления, учитывая, что тот сидел в довольно холодной воде до тех пор, пока зубы не застучали. Я тоже поплелся с ними, кровь смыть, ополоснуться, да и вообще морской водой ссадины полечить — метод пусть и примитивный, зато надежный. Да и пляж прямо под боком, сразу за пирсами. И вода чистая, несмотря на то, что купаются прямо в порту. А вот за пределами порта хоть песчаный берег и продолжался, но купающихся видно не было. Это почему, интересно?

Вода была в меру соленая, чистая, прозрачная, дно — полтный крупный песок. Идеальный пляж, в общем. К тому же после продолжительного ныряния ссадины даже щипать перестали, и отеки вроде как сошли немного. Но на конкурс красоты мне завтра точно рановато будет. Не тот портрет ожидается.

После пляжа Игнатий как-то резко протрезвел, взял себя в руки и только тогда, когда уже вернулись на шхуну, ему рассказали, что случилось. Его как громом ударило. Ноги подкосились, он упал бы на палубу, если бы не схватился за мачту. Так и стоял, молча, слегка покачиваясь.

— Что делать будем? — спросил он после нескольких минут молчания.

— На Большой Скат пойдем. — сказала Вера. — Тебе завтра с утра команду нанять, чем быстрее — тем лучше. И не шваль кабацкую, а с рекомендациями.

— Сделаю. — кивнул шкипер. — Есть у меня на примете такие, с "Красного дельфина". Их шлюп потоп, а команда цела осталась.

— Тогда и командуй, а не сопли распускай. — жестко сказала девочка, и обернулась ко мне. — Тебе опять спасибо. Давай бровь зашью.

— А умеешь? — удивился я.

— А кто не умеет, школу закончив? — еще больше поразилась она. — Любая девчонка умеет. Если что серьезное, то к лекарю, а рану зашить или укол поставить — это любая сможет.

— А мальчишек чему учат? — спросил я, в очередной раз удивившись услышанному.

— Ну… стрелять. — чуть запнулась она, вроде как мне удивляясь. — Военному делу. Девчонок этому тоже учат, но меньше, только стрелять, а ребят всерьез, чтобы могли в ополчение вступать. И строю, и бою, и уставам. А ребят, кстати, медицине тоже обучают, но меньше чем нас.

— Всех в ополчение санитарками? — чуть съехидничал я.

— А это здесь причем? — удивилась она. — У всех потом дети будут, семейные. Порежется ребенок, а ты его к лекарю потащишь, сама не умея рану заделать? Что ты за мать тогда?

— Вот как… — поразился я еще глубже.

Что-то уважаю я это общество, как мне кажется. Сначала напрягся оттого, что церковь тут всем заправляет, а вот чем дальше смотрю, тем больше вижу. По крайней мере, система образования местная вызывает уважение. А вообще надо будет подробней побеседовать с моей спасительницей. Вопросов у меня накопилось на долгий-долгий список.

Пока я так размышлял об умном, Вера притащила из хозяйской каюты здоровенную фельдшерскую сумку и взялась за мои раны. Развернула ее на палубе, разложила перед собой все необходимое. Я скосил глаза и увидел стеклянный пузырек с белым порошком и надписью «Стрептоцид». А рядом с ними упаковку другого порошка, и тоже с надписью «Пенициллин». Вот как… по оружию и прочему у них век девятнадцатый, начало двадцатого, а антибиотики имеются. Это хорошо, даже очень, только опять с толку сбивает. Так все же, где я? Есть у меня одна теория, если честно, но в ней и пробелов хватает, поэтому пока оглашать не буду.

В воздухе запахло спиртом, бровь резко защипало. Действовала девочка сноровисто и умело, с единственным недостатком — не озаботилась анестезией, промывала и зашивала прямо по живому, заставляя морщиться и ругаться про себя.

— А у вас тут что, обезболивающего нет? — спросил я, когда она уже закончила и клеила прямо на кожу кусок бинта, прикрывший рану.

— Есть. — ответила она. — Но ты от него совсем отключишься, а здесь дел на пять минут было.

— Общий наркоз, в смысле? — уточнил я, и нарвавшись на непонимающий взгляд, объяснил: — Ну, в смысле, я вообще усну во время операции?

— Ну да. — кивнула она. — Или если раненому вколоть, то он наяву сны видеть будет.

— Понятно. — кивнул я, сообразив, о чем идет речь.

Она собрала сумку и ушла в ходовую рубку, а ко мне подошел Игнатий. Помялся как-то неуверенно, затем сказал:

— Ну… это, спасибо тебе, в общем. — вздохнул, затем продолжил: — Я что-то как загуляю, бывает, так и остановиться не могу. Беда с этим. Должок за мной.

— Да ладно, чего там. — отмахнулся я. — С кем не бывало.

— Я чего сказать хотел… — продолжил он. — Мало нас теперь, так что я тебя на ночь вахтенным поставлю. На четыре часа. На палубе сидеть и никого с берега даже на сходни не пускать.

— Не пущу, вопросов нет. — кивнул я.

— Тогда отдохни чуток, я разбужу. — сказал шкипер. — А завтра у нас уже команда будет. Четверо их, хорошие моряки. На вот тебе, попей.

С этими словами он протянул мне открытую полулитровую бутылку вполне обычного вида, от которой тянуло винным запахом. Я глотнул из горлышка — сидр. Ядрено-яблочный, шибающий в нос — и вкусный.

— Спасибо.

Шкипер ушел, а задумался о том, что от шока он оправился быстро. И не только он — Иван тот же тоже беду к сердцу близко принял, но про дело не забыл. Да и Вера… Видать, жизнь тут дает поводы к тому, чтобы учиться держать удар. Да и странно было бы, если бы не так. На малых парусных шхунах по морю ходить — это не на круизном пароходе кататься. И через джунгли с обозом вовсе не на "Красной стреле" от Москвы до Питера. Недаром тут у народа револьверы — деталь туалета.

Я поднялся с палубы, и пошел к трапу, ведущему в трюм. И остановился, обратив внимание на вновь открытый люк двигательного отсека. Что же у них там за машина, а? Интересно же…

Иван как раз рядом сидел, опять с какой-то железякой возился, оттирая с нее смазку. Я подошел, заглянул через плечо. И понял, что я не знаю, что же такое передо мной. Нет, так, по отдельности все понятно. И вал я вижу. И шатуны. И маховик большой. И цилиндры. Но только цилиндры чудные — большие очень, стоящие под прямым углом друг к другу. У тех, что стоят вертикально, весь верх как радиатор сделан, и к нему труб идет множество, да еще и с насосами. Значит, охлаждение требуется немалое, тут этот теплоотвод больше самого двигателя места занимает. А вот у других цилиндров, что горизонтально стоят, горелки по кругу. Это что поучается? Что половина двигателя охлаждается, а половина нагревается?