Сергей Палий - Изнанка

Шуров уже делал попытки слепить снежок из рыхлого снега, когда издали донесся стрекот вертолета.

Как потерявшиеся полярники, все принялись прыгать и размахивать руками при виде приближающегося геликоптера. Машина описала круг над небоскребом и, зависнув на несколько секунд, плавно опустилась, подняв с крыши настоящее ледяное торнадо. Пятеро задубевших на двадцатиградусном морозе людей буквально засыпались в протопленный салон, отфыркиваясь и растирая носы.

Пилот оглянулся и, удостоверившись, что дверь задраена, поднял брюхатую железную стрекозу в воздух.

– Актера нужно держать одной рукой за сердце, а другой за яйца, – прогремел Андрон Петровский, подвигав кожей на голове, отчего голубая шляпа ковбойского фасона заерзала в такт словам.

– Я и старался... – вяло отмахнулся низкорослый режиссер Митрий Митин, поправив очки.

– Посмотри на Копельникова! – не унимался белозубый «папа». – Что его в жизни беспокоит? Миокард и гениталии. А почему? Думаешь, из-за предынфарктного состояния или какого-нибудь простатита? Хрен на руль! Все благодаря тому, что я обеими руками крепко ухватил Роденьку за нужные места!

– Не виноват я, что Палин не согласился! – взвился Митин. – Два с четвертью миллиона ему, зажравшемуся кобелю, предлагали...

– Значит, надо было три с четвертью сулить!

– Ага. Тогда б ты первый меня на операторском кране вздернул?

– Тоже верно. – Андрон выгнул правую бровь. – Но ты ищи, ищи. Изобретай методы какие-нибудь новые... Привыкли, дармоеды, шлюшонок халявных драть...

– Да я женат, опомнись! – попытался возразить очкастый режиссер.

Петровский медленно повернулся к нему, навис, как Годзилла над васильком, и, бешено выпучив глаза, по слогам проорал на весь павильон:

– Вер-ни Па-ли-на, муд-ло!

Митина отнесло к горстке техников из его съемочной группы. Он достал салфеточку, затравленно протер линзы и обернулся. Взвизгнул, срывая злость:

– Чего уставились?! Идите аппаратуру в фуры грузите, болваны! Сейчас поедем панораму зимнего Подмосковья делать!

– Мы же сегодня собирались в студии работать... – робко напомнил один из них.

– Сегодня мы будем снимать Подмосковье, – утробным голосом прорычал Митин. – Ночное, неуютное, студеное Подмосковье.

Техники угрюмо потянулись в соседнее помещение готовиться к выезду. Митрий Тимурович всегда был невыносим после втыка от «папы». Но суммы гонораров лечили любые психологические травмы служебного персонала.

– Ого, стойкие оловянные панфиловцы пожаловали! Как самочувствие? – заревел Андрон, пожимая руку появившемуся в дверях Рысцову. – Проходите, проходите! Да тут и дамы!

– Чего это ты разлюбезничался? – подозрительно спросил Валера, оглядывая безупречные зубы гения freak-режиссуры.

– Друзьям же принято помогать! – ответил Петровский, умудряясь при этом подхватить шубы Вики и Оли одновременно. – Польщен визитом, проходите вон по тому коридорчику в мою каморку. Закусим, коньячком погреемся. Меня зовут Андрон!

– Ольга, – чуть смущенно улыбнулась Панкратова. – Я много о вас слышала.

– Ерунда, – барственно отмахнулся «папа». – В основном бравада. А вы, надо полагать, Виктория?

– Можно просто Вика, – сказала Мелкумова, позволяя ему поцеловать ручку.

Рысцов представил Андрону остальных, и все скопом двинулись в хозяйский кабинет. Шуров с интересом оглядывал творческий беспорядок кулуаров киномира, а Феченко старательно распутывал намокшую шевелюру.

– А вы упорные, друзья мои. Я бы даже сказал принципиальные, – сообщил Петровский, распахивая дверь в свои владения. – Прямо борцы за идею... Располагайтесь, места всем хватит! Бар там, возле телевизора. Я сейчас закажу что-нибудь пожевать. Никто не против?

– Нет-нет, – быстро вставил Феченко. – Будьте любезны мясца...

– О, никаких проблем. Баранинки? Или свининки? А может, рыбку погрызем?

– Баранинки бы... – еле слышно буркнул бородатый замредактора по культуре. – Со свининкой.

Рысцов отвел Петровского чуть в сторону и, растерянно потрогав старый шрам над левым ухом, поинтересовался:

– Андрюш, я что-то никак не просеку, где подвох?

– Какой подвох, дружище? – практически натурально возмутился гений freak-режиссуры.

– Этого я и не могу пока понять...

Андрон с хрустом потянулся, перекатив мышцы под свитером, и похлопал Валеру по спине:

– Давай-ка сейчас сядем, пригубим стаканчик-другой «Бифитера» и все обсудим.

– У нас канал в тартарары летит! – поворачиваясь к нему лицом, выпалил Рысцов. – Из помещения выживают в прямом смысле слова, эфир перекрыли, финансы утекают тугим ручьем! Вдобавок еще эти бодряки озверели вконец!.. А ты – «Бифитер» жрать!

– Валера, – не переставая улыбаться, сказал Петровский, – именно об этом я и хотел с вами поговорить. Не сочти меня бессердечной тварью, но я ждал. Ждал, пока останутся самые твердолобые из вас. В данном случае, кстати, это комплимент. Иди садись, я сейчас жратвы закажу, а то ваш обрусевший Джеймс Хетфилд загнется.

– ...Но это же незаконно, – хмуро сказала Мелкумова, покручивая тонюсенькую сигаретку в пальцах. – Нас буквально через пару дней вычислят.

– Вика, ей-богу, мне иногда кажется, что ваш с виду прогрессивный С-канал живет по меркам коммунизма, – решительно выставив вперед гигантские ладони, провозгласил Андрон. – Я занимаюсь киноиндустрией не первый год. Знаете, что такое закон? Бравада. Чистой воды. Хлыст, которым стегают по гузну немощных, чтобы быдлу спокойнее жилось. Посмотрите вокруг. Где он – этот dura lex sed lex? Чуть паранойя с пресловутыми сшизами показала свой носик из-под воды, как все власть имущие скуксились и стали забрасывать дерьмом вас – дарящих им бескрайний мир С-пространства.

Рысцов сидел чернее тучи. Ополовиненный стакан с джином стоял перед ним, маяча границей между дерзкой явью и мягким опьянением сна. То, что предложил Петровский, было безумством. С другой стороны, произошедшие в последнее время с ним самим события тоже граничили с умопомешательством. Он терялся. Он путал жизни, размеченные зеленым огоньком С-визора. Он никому не мог об этом рассказать.

Он... боялся стать изгоем.

– Реально ли это? Хватит ли сил? Что мы можем сделать впятером? – как обычно, выдал три вопроса Шуров, глядя захмелевшим взором на Андрона.

– Во-первых, вшестером, – поправил Петровский. – А во-вторых, за шестым, то есть за мной, стоит такая мощь, которой ты никогда не видел. Порядок ее исчисления восходит к девяти нулям. В евро. Хватит, чтобы не только построить студию, но и обклеить ее стены крупными банкнотами.

– Называя такие цифры, посвящая нас в ход собственных дел... вы не боитесь, что эта информация уйдет на сторону? – негромко поинтересовался Феченко.