Владимир Щербаков - Чаша бурь. Научно-фантастический роман

Я прозревал. Но мне и виду нельзя показывать, что я близок к разгадке. Эти трое — второстепенные киборги, биороботы, их прислали, чтобы следить за мной, за каждым моим шагом, но главная их задача — придать истории с камерой хранения вид правдоподобия. И они хотели свалить с больной головы на здоровую. Тех, кто прислал их сюда, не устраивала инопланетная версия. Все правильно, и действуют они хорошо, пытаясь даже меня самого убедить в том, что камера хранения на моей совести… Но Женя? Я отказывался верить догадке.

К берегу мы направились вместе. Молча вышли из воды. Я лег как ни в чем не бывало и закрыл глаза.

— Я сейчас уезжаю, — спокойно произнесла Женя.

— Как это — сейчас? А вещи, чемодан?

— Чемодан больше мне не понадобится.

— Шутить изволите!

— Нет. У меня всего несколько минут…

— Почему же ты меня не предупредила? — воскликнул я.

— Ну, знаешь… меня вовсе не надо провожать. Я сама.

— Сама!.. — повторил я и осекся.

Женя поспешно собиралась, а сумочка ее оказалась открытой, и я заметил внутри большой зеленый камень. Я замолчал как завороженный. Наши глаза встретились. Она тянула сумочку к себе. Но продолжала смотреть на меня. Перстень выскользнул на гальку. И подкатился к моему локтю. Еще не осознавая происшедшего, я поднял его. Отполированные грани сверкнули, и под ними вспыхнул белый огонь.

— Гранат… — бормотал я смятенно, разглядывая камень.

— Дай-ка, — тихо сказала она.

Я понял все, выдавил из себя:

— Отдам в обмен на иглу.

Она улыбнулась:

— Пожалуйста, — и протянула иглу. — Она тебе пригодится.

— Значит, я тебя не буду провожать?

— Это невозможно.

— Непонятно, зачем тебе нужно было оставаться здесь так долго. Когда тебе вернули в камере хранения кофточку и ты обнаружила ошибку, все могло быть кончено. Ведь ты из-за этого сюда пожаловала? — Я не договаривал намеренно, делая вид, что принимаю лишь половину истины. — Ты проверяла камеру?

— Но потом… был отпуск, каникулы… — проговорила она, а я подумал, что этот ответ ей вполне мог подсказать зеленый гранат. — Я сама так решила. — Она поднялась. — И ни о чем не жалею.

Там, где были ее колени, в мелкой красноватой гальке остались две продолговатые ямки. Рука ее легла на мое плечо. Гранат полыхнул зеленым огнем и оказался на ее безымянном пальце.

— Странно, что я не носила его на руке все эти дни, правда? — Она наклонилась, словно хотела что-то добавить, но передумала.

— На самом деле все не так уж и странно, — сказал я. — И ты это знаешь. Там, в роще, человек сорвался в пропасть. И если бы этот человек был не я, его ждал бы иной исход…

— Нет! — воскликнула негромко Женя.

В ее светлых глазах я уловил испуг, который, казалось, мешал ей говорить. Замешательство длилось минуту, но этого было бы достаточно, чтобы она нашла ответ, если подозрения не обманывали меня. Она не нашла ответа.

— Ладно. Теперь о той троице на танцах… — сказал я.

— Я их не знаю.

— Значит, кроме вас, здесь, на Земле, есть другие?

Женя внимательно посмотрела мне в глаза, и я, как ни странно, уловил в ее взгляде растерянность.

— Мы догадывались о других, но я знаю о них не больше твоего. Наша женщина из камеры хранения пыталась защитить тебя от этих других. Она уверяет, что угроза была вполне реальной… хотя и она ни в чем не уверена.

— Женщина из той самой камеры хранения… которую ты закрыла во избежание огласки…

Это было невероятно. Мы дошли в этом прощальном разговоре до той точки, когда оказалось, что мои догадки не менее достоверны, чем знания инопланетянки.

— Понимаю, вы у нас недавно, — сказал я. — Не освоились здесь и многого не замечаете. Первый этап: собирательство на чужой планете…

— Это наша планета, — негромко произнесла Женя. — Ваша и наша.

— Ну, положим, это преувеличение.

— Так говорят наши легенды. Возьми это на память. — Она бросила к моим коленям какую-то безделушку и добавила: — Это микрокопия. Легенды пришли к нам от дедов, а тем от прадедов много-много поколений назад. Мы не утратили секрет древнего письма. И у тебя тоже есть права на наше прошлое.

— Ну да, мой отец… сестра…

— Мне пора!

— Назови свое настоящее имя, — попросил я.

— Велия. Велия, дочь Павы.

— Имя моего отца…

— Волний, сын Спурины.

…Я смотрел ей вслед, пока глазам не стало больно от ослепительного солнца.

Над рабочим столом Николая Николаевича Чирова подвешены на кронштейнах восемь светильников и ламп разного цвета, в том числе ультрафиолетового. А на полках разместилась коллекция барельефов, статуэток, скульптур, тессер, глиняных табличек, керамических и стеатитовых печатей, собранных со всего света. Это копии. По фотографиям, главным образом собственным, мой бывший научный руководитель воссоздает маленькие и большие реликвии. Я видел его за гончарным кругом, когда в свободное время он колдовал у почти готовой амфоры; у верстака, где он вытачивал из кости или камня подвески, печати, бусины, мелкие украшения, процарапывая потом резцом буква за буквой карийские, греческие, санскритские надписи.

— Строго говоря, это подделки, — бросил он однажды мимоходом, показывая мне несколько новых вещиц, пополнивших фонд. — Но подделки эти лучше оригиналов, нагляднее, а главное, доступнее. В некотором роде они типичнее.

Мне не надо было разъяснять это. Он не только археолог, но и специалист по мертвым языкам. Выражение это, конечно, неудачное. Что такое мертвый язык? Это язык, который, перестав изменяться, обрел бессмертие.

— Присматривайтесь к начертанию букв, — говорил он, включая один из светильников. — По нему можно угадать даже характер мастера. Сомневаетесь? Вглядитесь в это бронзовое зеркало. Здесь изображены три бога и трое смертных. Надпись на языке пеласгов, но кое-какие усовершенствования в начертании отдельных значков не ускользнут от внимательного глаза. Видите? Вот здесь и здесь… А это значит, что зеркало делал раб и внес в него детали, свойственные художникам и мастерам его далекой родины. Один из богов необыкновенно живописен, курчав и похож на заморского гостя, прибывшего для торга.

И вот теперь на рабочем столе Николая Николаевича — семь керамических пластинок, подарок Жени, точнее, Велии. Рядом — пластиковый футляр, в котором они покоились.

Не будь Чиров моим научным руководителем и старшим товарищем, которому я многим обязан, я описал бы не без прикрас, как полезли его брови вверх, как он крякал и хмыкал, будучи не в состоянии сохранить спокойствие, как подозрительно косился на меня, прикидывая, наверное, какая муха меня укусила и как ему повести себя. Да, было отчего прийти в замешательство, ведь еще там, на черноморском берегу, я узнал на табличках этрусские буквы. А этруски перестали существовать еще до начала новой эры, оставив памятники культуры и нерасшифрованные короткие тексты своим наследникам — римлянам.