Владимир Дрыжак - Воскресение Петрова

Атмосфера, таким образом, несколько разрядилась, Людочка начала искать чашки и разливать кофе, параллельно слушая рассказ Петрова о ведомостях с отрицательными зарплатами и тайком вытирая глаза.

Потом пили кофе, она сидела в углу тихая, как мышка, уставившись на Петрова огромными зелеными глазами в засохших потеках краски, отчего они нравились еще больше, потому что он уже видел такие на картинах... Или на иконах... Хотя, где он мог видеть иконы?..

Кофе взбодрило Петрова, он распалился и описал сцену противостояния Кожемякину настолько ярко, что и сам возвысился в собственных глазах. А под конец заявил, что пусть они там хоть в лепешку расшибутся, но ведомость он править не даст!

- Слушай, там ведь написано, что вынос тела завтра, неожиданно сказала Людочка.

- Какого тела? - опешил Петров. - А-а, это моего, что ли?

- Он усмехнулся. - Интересно, где они его возьмут? Людочка ничего не ответила, а только грустно посмотрела в окно и вздохнула.

За окном шел дождь.

----

Этот же дождь продолжался и утром. Хотя, возможно, это был уже совсем другой дождь...

Петров еще с вечера твердо решил прямо с утра идти на работу и опровергнуть слух о своей кончине лично. Но...

Дело в том, что Людочка эту ночь провела у него, а трудовое законодательство на сей счет не дает никаких указаний. Единственное, на что недвусмысленно указывает трудовое законодательство - это временное прекращение трудовых отношений в связи с беременностью, и окончательное - в связи с кончиной трудящегося. В этом смысле положение Петрова было двусмысленным, а Людочки - катастрофическим. Так уж получилось, что на работу они в этот день опоздали. Ну.., просто так вышло.

Так, вообще говоря, бывает. Просыпается человек в своей постели, смотрит на часы, а там уже... Потому что человеку, в отличие от трудового законодательства, ничто человеческое не чуждо. А трудовое законодательство просыпается только тогда, когда женщине необходимо предоставлять декретный отпуск. И не раньше... Человек, разумеется, вскакивает, бежит в туалет, потом на кухню, потом еще куда-то, пока не сообразит окончательно, что он опоздал, и суетиться не надо. Но очень редкий человек после этого перестает, суетиться. Петров не только перестал, он даже и не начинал. Проснулся, открыл глаза и долго смотрел в потолок. Людочки рядом не было - она на кухне уже гремела посудой. Петров машинально глянул на часы и осознал, что уже половина девятого, а, стало быть, рабочий день начался, и можно не суетиться. Он встал, надел свои тренировочные штаны с лампасами и отправился на кухню. Там, опершись на косяк, он принялся наблюдать за тем, как Людочка ловко разбивает яйца на сковородку, режет лук, колбасу, солит, и так далее, успевая в промежутках заниматься прической и макияжем перед маленьким зеркалом, пристроенном на подоконнике. Наконец она его заметила и обернулась.

Теперь Петров ясно осознал, что вот сейчас все решится. Все зависит от того, что он сейчас скажет. Либо он сморозит какую-нибудь глупость, от которой между ними моментально возникнет невидимая стена отчуждения, после чего, съев свою яичницу, они разбегутся в разные стороны, и у Петрова начнется прежняя холостая жизнь. А у Людочки?.. Либо...

Петров не знал, что нужно говорить в таких случаях. Тот, прежний Петров, скорее всего молчал бы, уставясь в угол, или ляпнул что-нибудь невпопад. Но этот Петров, уже знал, что если не хочешь сморозить глупость, то лучше всего ничего не говорить, а молча улыбнуться. Что он и сделал. Эффект превзошел все его ожидания. Людочка расцвела прямо на его глазах, и только после этого Петров произнес:

- Ну, вот и я. Гадкий, грязный, неумытый поросенок...

- Давай, поросенок, садись за стол, а не то на работу опоздаем, - оказала Людочка, ставя сковородку на стол,

- А сколько сейчас, по-твоему?

- Мои стоят, а на твоих примерно семь с четвертью. Они правильно идут?

Петров повернулся и увидел, что его настенные часы действительно показывают семь с четвертью. Но дело в том, что это были современные электронные часы, и уже два месяца Петров не мог купить к ним свежую современную батарейку.

- Люд, а Люд, на работу мы уже опоздали. Мои часы еще хуже твоих, а по наручным наблюдаем без двадцати девять. Хотя я и за них не поручусь.

Если бы Петров мог себе вообразить последствия сказанного, он предпочел бы вырвать свой поганый язык. или вообще родиться слепоглухонемым.

Глаза Людочки наполнились тихим ужасом. Она вскрикнула и бросилась в прихожую, чуть не сбив Петрова с ног. Он, конечно, кинулся за ней, а она схватила плащ, потом, бросив его, стала натягивать сапог, но замок был расстегнут не до конца, и нога никак не желала проникать в голенище. Наконец она в отчаянье упала на подставку для обуви и горько разрыдалась.

Потрясенный до глубины души Петров ее поднял, обнял и стал целовать во что попало, смеясь и гладя по голове.

Через минуту-другую Людочка пришла в себя.

- Ой, Петров, ну как ты меня напутал! - сказала она. - Я ведь на работу сроду не опаздывала. У нас начальник - знаешь какой кербер. Он Никитину нашу чуть со свету не сжил, когда она полдня прогуляла в поликлинику без предупреждения. А тут... У меня прямо сердце зашлось, ей богу... Убери эти часы с глаз долой!

- Мы их казним гражданской казнью, - пообещал Петров. Сбросим с четвертого этажа. Плюнь на все, пошли яичницу лопать.

Они съели яичницу, потом Петров задним числом умылся, почистил зубы и одел свой лучший костюм.

Скажем прямо, такого Петрова еще никто не видел. Это был роскошный, стопроцентный Петров, готовый вести борьбу со всеми бюрократами мира. С равным успехом он был готов бороться за права человека и духовное раскрепощение личности. Если бы Петрову в этот момент попалась какая-нибудь сегрегация, или, скажем, апартеид вкупе с геноцидом, он бы немедленно вступил с ними в схватку. В новом своем качестве Петров был готов выступить против любого зла. Но увы. На лестничном марше с третьего этажа на второй с ним произошла самая банальная вещь - он споткнулся и подвернул ногу в голеностопном суставе. С пылу, с жару Петров еще допрыгал до первого этажа, но тут выяснилось, что идти дальше он не может.

Что только не выпадало на долю русской женщины... А уж затащить беспомощного Петрова на четвертый этаж было для Людочки сущим пустяком.

Подвергнувшись действию холодного компресса. Петров приступил к обобщениям:

- Вот жизнь, - сказал он, шипя от боли. - На собственные похороны прибыть не могу! Интересно, могут ли покойники не присутствовать на своих похоронах? По-моему, это не принято.

- Принято, принято, - сказала деловитая Дюдочка. - Лежи тут, и не смей вставать. Я сейчас пойду на работу и отменю все эти похороны. Там на кухне все приготовлено, если что на одной ноге пожаришь себе еще одну яичницу, понял?