Владимир Дрыжак - Воскресение Петрова

- Дожили.., - пробормотал старичок, - вместо вождя революция ставят черт-те кого.

- Да уж тебя не поставят, будь спокоен, - презрительно бросил "памятник". - Вспомни, где ты кантовался во время войны? Дорогу он строил из аула в саксаул...

- Вы... Ты.., - старичок неожиданно побагровел, - Я работал там, куда меня послала партия. А за клевету ответишь!

- Отвечу, отвечу.., - презрительно бросил "памятник". - Я за свое отвечу, а вот кто будет отвечать за Колыму, Беломорканал и голодающее Поволжье? Думаете, что все концы в воду упрятали? Не все! Ваши памятники до-олго еще вспоминать будут. Кости, дядя, в вечной мерзлоте не гниют, понял, и дырки в черепах не зарастают... Ответишь... Кишка у вас тонка памятника к ответу тянуть!

- Был бы жив товарищ Сталин.., - с дрожью в голосе начал старичок.

- Это точно! Он мог. Он не то, что памятник, он и прокатный стан мог притянуть к ответу. Но теперь его время вышло. Вышло, понял ты, старый!.. Переплавили Хозяина на золотники и пионерские горны. Теперь вы в них дудите и пар из народа спускаете, но уж больно дырки узкие сделали, а пару много накопилось. А горны-то, горны!.. Кнопки забыли все песни те же. Вы в них дудите, а никто не слушает.

- Придет срок - новые отольем! - взвизгнул отаричок. Державу развалили - кто ответит?.. Кровавыми слезами заплачете! Всех, всех вспомним. Поименно!

- Н-ну! - лейтенант встал и поправил портупею. - Прямо здесь начнем вспоминать, или продолжим в другом месте. - Он сощурился. - Не терпится из страны живодерню сделать?.. Вы. папаша, выбирайте выражения. А то ведь, знаете, неизвестно кого вперед начнут отливать. Выбор имеется. Вон, за бугром, есть охотники фюрера обратно на постамент водрузить, мы тут суетимся, а на юге аятолла уж очень боевой, хотя тоже покойник. И кормчий есть подходящий. Так что лозунгов нам хватает - ума бы подзанять!

- Вот и я говорю, товарищ лейтенант, - должен быть порядок, - очень быстро и покладисто согласился старичок.

Он, судя по всему, уважал любую власть, и чем тверже она казалась, тем сильнее. А лейтенант, надо отметить, в стоячем положении производил особенно твердое впечатление. Что касается "памятника", то он в очередной раз сплюнул и сказал:

- Небось, служба, с этими мы простились. Теперь другие памятники начнутся.

- Ну-ка, ну-ка, расскажи, что там в проекте? Излагай, раз уж ты такой памятник. А мы послушаем и примем к сведению.

И лейтенант снова уселся на скамейку, положив ногу на ногу.

- Все, баста, сказал "памятник" и стукнул тростью об асфальт, - политикам больше не стоим. Надоело! Не успеешь стать - снимают, краской мажут, а пацаны - те просто обнаглели... Мы там у себя посовещались и решили - шабаш. Нет исторической перспективы! Сегодня он великий, завтра просто выдающийся, а послезавтра вообще сомнительная личность, да еще и руки по локоть в крови. Правые, левые, либералы, демократы, коммунисты, социалисты - все на одно лицо. Как доберутся до власти - так все, идут стенка на стенку. А потом разбирайся, кто там был прав, и кто виноват!.. Лично я теперь считаю, что самая выдающаяся личность - вот он, Петров Вадик.

- Чем же он так выдвинулся? - поинтересовался лейтенант,

- А самый серый.

- Опять ты за свое?!

- Нет, ей богу, провалиться мне на этом месте! Серьезно, раньше ведь как - все больше ученым стояли, да поэтам. Ну. еще писателям - было дело. И нормально. У писателей книжки, у ученых, понятное дело, открытия. В любой момент можно проверить. Закон всемирного тяготения на чьей совести? Дураку понятно - Ньютона! А Парижская Коммуна?.. Тото и оно! Теперь же вообще черт знает что... Ученых то сажают, то выпускают. Ну, сейчас-то, конечно.., а лет тридцать назад... А сейчас их, по-моему, вообще нет, и куда девались неизвестно... Кому стоять?! Вот мы и решили - стоим за серых. Понимаешь, с этими серыми канители меньше. Стоит себе вот такой Петров, никому не мешает. Молиться за него, понятное дело, никто не будет. В пример ставить - тоже, дорожному движению он не препятствует, и светлых идей не оставит. Нормально! В стройные колонны ни противники, ни сторонники не построятся. Нет сторонников! Нет противников!.. Уж не знаю, как вы тут устроитесь, а нам, памятникам, в самый раз. Ведь как было: встал, ну, думаешь, навека, а тебя назавтра р-раз, и сняли. Или, того хуже, переплавят... Вот чего я не пойму, так это почему Христа не снимают? Две тысячи лет висит на кресте, и ничего ему сделать не могут.

- Верно, потому, что он сам вместо памятника повисел, задумчиво произнес лейтенант. - А когда его попытались снять...

----

Петров так и не узнал, что случилось с Христом после этой попытки. Мир опять помутнел, подернулся рябью и закрылся. Петров оказался наедине с самим собой, но на сей раз общение происходило в какой-то чрезвычайно мутной и вязкой жидкости, наподобие битума, в которой мысли не распространялись. Думать в этой жидкости было бесполезно. Петров сделал несколько попыток, полностью отупел и вынужден был пассивно ожидать продолжения. Его положение было просто отчаянным, потому что он даже не знал, имеется ли хотя бы небольшой шанс дождаться этого продолжения, и не имел никакого понятия о его характере.

Тем не менее, после ожидания, длившегося примерно две с половиной вечности (причем Петров сосчитал эту длительность по секундам) в окружающей среде начали происходить некоторые перемены. Вязкость среды резко уменьшилась, однородный серый фон перед глазами сменился игрой света и теней, а мысли в голове Петрова обрели некоторую свободу передвижения. Он напрягся и...

Мешали гвозди. Они ограничивали свободу движения, связывали по рукам и ногам, и Петров, как ни извивался, не мог освободиться из их цепких объятий. Свобода казалась недостижимой, но мало того она казалась еще и опасной. Ибо гвозди стесняли, но, однако же, препятствовали падению в бездну.

- Ну, что же, - произнес некто, - право выбора за тобой. Решай.

- Где я?! - воскликнул Петров, и с ужасом понял, что кричит вовсе не он, а кто-то другой, сидящий внутри него.

- Нигде. Ты не существуешь.

Петров попытался сообразить, что это означает, и пока он это делал, внутренний Петров уже вступил в дело, перекрыв ему всякую возможность для вмешательства.

- Как это может быть!? - воскликнул внутренний Петров.

- Это бывает...

- Что же теперь мне делать? Я ведь не могу так. Я не хочу!

- Есть несколько вариантов. Ты должен выбрать. Итак, вариант первый: все остается как было. Но учти, этот Петров жить тебе не даст - ты ему не нужен. Он висит на своих идеологических гвоздях, и такое положение его вполне устраивает. Не забывай, он сейчас превращается в памятник , но это не конец. Не это - цель!

- Какова же цель? И кто ее поставил?

- Ее первым поставил тот, кто понял, что именно благие намерения следует использовать для строительства дороги в светлое будущее. И куда на самом деле ведет эта дорога, знал только он. Последователи приняли все за чистую монету. Собственно, под этим утлом зрения можно рассматривать всю историю человечества... Но мы перенесемся в тот ее период, когда на вооружение был принят лозунг социальной справедливости. Благость намерений здесь несомненна, ибо что может быть справедливее самоей справедливости, как таковой. Но очень скоро выяснилось, что для воплощения этой идеи существующий человеческий материал непригоден. Слишком велик спектр мнений относительно содержания понятия справедливости. И тогда возникла идея вырастить нового человека. Причем, не одного-двух, а целое поколение, грядущее на смену старому. Цель, как всегда, оправдывала средства. Так вот, твой Петров - результат воплощения этой идеи. Цели, разумеется, достичь не удалось - люди есть люди. Но Петров дальше всех продвинулся в новое качество. Он уже достиг уровня памятника эпохе, и через некоторое время начнет превращаться в обобщенный образ. Это и есть цель. Когда она будет достигнута, ты исчезнешь, ибо совесть образу не нужна.