Р. Эйнбоу - Экипаж Большого Друга

Мы всё так же молча дождались, когда прогорит костёр, сели в катер и направились ко мне домой.

Почему я верил, что родители живы? Не знаю, возможно, интуиция, а может быть, элементарный самообман. Когда я постучал в дверь, сердце колотилось так, что было слышно без всякого фонендоскопа. Электричество отключено, отец открыл дверь с керосиновой лампой в руке, в углу я заметил помповое ружьё. Он ничуть не изменился, мой старик. Может быть, добавилось на лице морщин, но глаза оставались, как и прежде, молодыми.

— Мать! — голос дрогнул. — Сашку встречай беги. Явился, не запылился.

Мы вошли в прихожую и заперли дверь, когда из спальни вышла мама. Вот она сдала, похудела, стала как будто ниже ростом, волосы совсем седые. Объятья, расспросы, слёзы.

— Мам, пап, познакомьтесь — Алёна. Моя жена.

Снова слёзы, рукопожатья, вопросы. Мы прошли на кухню, мама начала накрывать на стол. В какой-то момент показалось, что и не было ничего, а просто блудный сын вернулся среди ночи домой с молодой женой, весь такой из себя бравый и успешный. Ощущение оказалось нестойким, до первого вопроса:

— Что же теперь будет-то? А, Саш? — мама старалась заглянуть мне в глаза, но я упорно смотрел в тарелку и через силу глотал угощенье.

— Я не стану врать, мам, — пришлось сделать вид, сто прочищаю горло. — Как раньше, ничего не будет. Мы прямо сейчас отправимся в Город, там вы с папой сядете… — ох, как трудно быть убедительным. — Сядете в космический корабль и через два года полёта окажетесь на планете Шааясс. Она очень похожа на Землю, я был там, знаю.

— Ты, сынуля, не тронулся часом? — отец раньше частенько корил меня за пристрастие к определённого рода литературе. — Может, самогоночки, чтоб в себя придти?

— Пап, ты наши комбезы видел? А оружие? В километре отсюда стоит планетарный катер, который нам одолжили шааяне, а мы сами почти год скитались так далеко, что и представить трудно. Придётся тебе поверить.

Папа с мамой переглянулись. В их взглядах я разглядел такое, что понял, и знал наперед ответ отца.

— Нет, Саш, никуда мы отсюда не уйдём. Всю жизнь прожили, и помирать здесь придётся. Да и не долетим мы до тех палестин, старые уже. Вы молодых спасайте, им жить ещё…

— Пап…

— Не возникай. Ты хоть и в больших, видно, чинах, да только соплив ещё, за нас решать. Мы эту квартиру бросим, переедем в деревню, там дом ещё крепкий, на наш век хватит. Огород есть, проживём. За нас не беспокойся, делай своё дело. Вот тебе весь мой сказ. Так, мать?

Мама молча кивнула, спросила:

— Вы переночуете, или как?

Волна поддержки от Алёны помогла мне справиться с собой. Деревянным голосом я произнёс:

— Нет, нам нужно уходить. Мы должны всё исправить, есть ещё надежда, так и знайте.

Даже у Алёны мои слова вызвали недоумение. А отец спросил:

— А это вот, — он неопределённо кивнул на тёмное окно, — как понимать?

— Мы опоздали… В этот раз успеем, — ответил я, стараясь верить своим словам. Повторил: — Есть ещё надежда.

Уходили без долгих прощаний. Я пожалел, что нет на борту «патиссона» никаких полезных припасов. Аптечку и ту не «русифицировали», снял пояс с «тюльпаном», показал отцу, как заряжать, как пользоваться.

— Пригодится, времена впереди смутные. Поосторожнее с ним. Ну, да ты понимаешь.

На пороге я обернулся:

— Мы вернёмся, не поминайте лихом. До свиданья.

Они стояли обнявшись, освещённые неверным светом лампы и, вот странно, улыбались. Я рванулся прочь, догнал Алёну.

— У тебя золотые родители… Куда мы теперь?

— Есть ещё люди, они, возможно, нуждаются в помощи. В любом случае я хочу знать, что с ними.

— Твои ребята из «Лаборатории»?

— Именно.

Поиски заняли у нас всю оставшуюся ночь и половину дня. И вот мы снова вместе, сидим в кубрике «патиссона». Но не все. Николай Николаевич погиб под руинами, его дом полностью разрушен. Марина на борту эвакуатора вместе с сыном. Анюта держалась молодцом, бледная, невыспавшаяся, с красными глазами, но спокойная и уверенная. Петька же сильно сдал, у него сломана рука, разбито лицо, глаза без очков смотрят по-детски беззащитно. Макс не мог сидеть спокойно, всё порывался вскочить, руки его так и мельтешили, то хватая всё подряд, то теребя волосы, то застёжку на куртке. Историю их злоключений в кратком изложении я знал, с Алёной познакомил, осталось обрисовать ситуацию. Мне казалось, что у них будет больше шансов не пропасть на Шааяссе, если они получат кой-какую дополнительную информацию.

Наконец Максим не выдержал затянувшейся паузы:

— Ты, может быть, расскажешь что-нибудь? Ты кто такой, вообще? Может, ты и не Кармагин вовсе? Похож, конечно, но не совсем. Наш был… не такой он был.

Вот ведь. А какой «он» был? Был…

— Я это, я. Не волнуйся. Или напомнить тебе, как ты кондиционер чинил, Кулибин?

Аня вступилась:

— Да не слушай ты пустомелю. А вот кто ты такой, действительно интересно. Ты сотрудничаешь с этими, как их, не могу запомнить никак?

— Шааяне с планеты Шааясс. Нет, скорее, они со мной сотрудничают? — сказал и сам себе удивился, но ведь правду сказал. — А я — капитан корабля. Называется Большой Друг. Он, правда, сейчас в ремонте. Земного корабля, уточню.

Друг действительно жив, и Герке с Сержантом надеялись на лучшее.

Петька ожил:

— Ты давай, рассказывай всё по порядку — что да как.

Алёна внесла импровизированный поднос со свежесинтезированными пайками, и по тому, как мои друзья принялись за еду, стало понятно, что толком они не ели давно. Я принялся рассказывать. Проект, Фонд, порча, наша первая стычка с шааянами, кристы, Соломон, Чарли. Встречу с Андреем я не упомянул, просто рассказал о той войне между цивилизациями, последствия которой нам приходится расхлёбывать.

— Эх, Димка, Димка. Не уберёгся, — Петька вздохнул. — Да. Погуляли вы, ребята, даже завидно. Значит, говоришь, миротворцы. Земле, говоришь, кирдык? И что, никаких планов, кроме эвакуации? Ведь всех не вывезут, как я понял. Неужели нет выхода?

— Петь, ты сам подумай, что говоришь. Может быть, на Землю и вернутся наши потомки, но сейчас… — Анна старалась говорить спокойно, но в глазах стояли слёзы.

Я добавил:

— Да, Петь, может, тебе кажется, что можно ещё на что-то надеяться. Наш город пострадал мало, но крупных промышленных центров просто нет больше. Промышленности нет, энергетики нет. Плюс радиоактивное заражение. Это конец.

— Как же так?! — Макс вскочил, лицо перекошено гримасой отвращения. Саданув кулаком в переборку, что есть силы, проорал: — У вас было всё, а вы ничего не сделали! Вы могли предотвратить катастрофу, а занимались, чёрт знает, чем. Искали какие-то ключи. Бред! Да вас всех надо казнить. Медленно. Страшно.

Я молчал. Что я мог сказать? Что нам не хватило времени? Так просто нужно было раньше начинать. Что раньше мы ничего такого не знали? Похоже, просто не хотели знать, застили глаза погоня, поиск, азарт. Виноват ли кто-нибудь более нас? Разве только те, кто отдавал приказы. Да и то, чисто формально они виноваты. Они невольники, пешки, пусть даже ферзи, но не игроки. Игрок один — его величество случай. А мы оказались в положении любителя в матче с гроссмейстером…