Песах Амнуэль - Люди Кода

— Мне нужно, — сказал он, — знать, прилетела ли вчерашним рейсом Эль-Аль из Москвы женщина с ребенком. Женщину зовут Людмила. Фамилия… нет, точно не знаю и потому не хочу тебя путать. Это возможно?

— Конечно, — сказал Яаков и отстучал запрос в компьютер Бен— Гуриона.

Саграбал, — подумал Мессия. Красивое название. Знать бы еще — что оно означает. Почему эти два слова пришли на ум одновременно — Саграбал и Людмила? Что, однако, происходит там — в мыслях, которые даже и мыслями еще не стали? Будто два человека во мне одном. И тот, невидимый, куда умнее, тоньше, понятливее, чище даже… И тот, в глубине, знает что— то о Дине. Я знаю, что он знает. Потому я не бьюсь головой о стенку. Не рву на себе волосы.

— Людмила Купревич, — сказал Яаков, — с сыном Андреем, десяти лет.

— Да, — сказал Мессия. Теперь он знал. В том числе и то, что произойдет через несколько часов.

— Твой папочка будет удивлен, — повторила Людмила, поправив на плече ремень от сумки. — Не отходи от меня далеко. Ох, как он удивится!

Она понимала, что прежде, конечно, нужно будет отыскать в этом Израиле, сейчас больше похожем на стройплощадку Вавилонской башни, своего сбежавшего мужа. Точнее — бывшего мужа. Но проблема поиска не представлялась ей столь уж существенной. В современном государстве учет граждан должен быть на высоте. В еврейской стране — подавно. С некоторых пор Людмила ощущала свою причастность к еврейскому народу, и поначалу решение переехать на Землю обетованную объясняла именно этим неожиданным для нее самой чувством сопричастности. Пять лет жизни с Ильей ни к чему подобному не привели — напротив, когда ее раздражение достигло той стадии, за которой единственным выходом оставался развод, она думала, что все отрицательное в характере бывшего мужа идет от национальной склонности к снобизму, самолюбованию, преувеличению собственной персоны.

Речь Мессии перевернула ее мироощущение точно так же, как изменила в одночасье всех, кого Людмила знала и уважала. Слова брали за душу. Слова… Людмила никогда бы не подумала, что какая-то проповедь может произвести такой переворот в умах. На другой день после того, как программа «Время» показала выступление Мессии в Иерусалиме, Людмила встретила в подъезде соседа Родьку, который никогда не скрывал своих антижидовских убеждений и был сторонником идеи суда над еврейской нацией, распявшей Христа, а также споившей, погубившей и оплевавшей Россию. Родька с утра был уже поддатый, стоял, качаясь, и, увидев Людмилу, протянул к ней руки, отчего она отпрянула, издалека учуяв запах плохой водяры. Родька не заметил ее отвращения и проговорил:

— Слышь, Людмила, ты прости мне, что я на твоего Илюху говорил. Дурак я. Мессия пришел. Мессия, — он повторял это слово на разные лады, оно ему нравилось, он привыкал к нему, как привыкают к замечательной обновке. — Мессия. Теперь все будет хорошо, слышь?

Она и сама чувствовала то же самое. Но больше всего ее поразила возникшая тогда же потребность увидеть Илью. Увидеть, поговорить и простить. А там будь что будет. Она ехала в Израиль не только для того, чтобы быть ближе к Посланцу, так ехали сотни тысяч других обращенных, нет, она ехала к Илье.

— Как же ему не удивиться, если он нас так долго не видел? — сказала она, выбирая свои чемоданы из десятков похожих на вертушке в аэропорту имени Бен-Гуриона.

— Скажите, куда мне нужно обратиться, чтобы отыскать моего мужа Купревича Илью? — спросила она служащего, оформлявшего ей временное удостоверение паломника и направление на жительство в палаточный городок Кацрин Хадаш.

Служащий не понимал по-русски и только покачал головой. Однако Людмила поняла, что обращаться необходимо в отдел регистраций министерства внутренних дел в Иерусалиме. Можно письменно, но лучше приехать самой — народу много, ответ по почте придет не раньше, чем месяца через три.

Сдвиг в понимании проблемы Людмилу не удивил — она уже давно заметила, что стала ощущать (именно ощущать — не слышать) ответы на свои вопросы иногда даже прежде, чем задавала их. Не одна она — многие. Сама читала в «Знании-сила», что с явлением Мессии способности многих людей к телепатии, а иногда и к более "тонким ощущениям", многократно возросли. Ученые еще не разобрались в природе феномена, им бы понять, как это вообще совместимо — наука о природе и явление Мессии.

В Кацрин Хадаш их повезли в огромных автобусах, которые раскачивались как пароходы, и Людмилу быстро укачало. Мимо пролетали аккуратные перекрестки, почему-то казавшиеся маленькими светофоры, белые дома и — пальмы, пальмы… Пальмы тоже укачивали, и Людмила уснула, попросив Андрея не мешать своими возгласами, непонятно что выражавшими: то ли удивление, то ли восторг. Автобус гудел, люди делились впечатлениями, Людмилу это не интересовало: она, естественно, как очень многие, чувствовала это инстинктивное желание — вперед, на Святую землю! — но, в отличие от всех прочих, имела еще одну причину для переезда: у нее здесь был муж. Пусть и бывший. Впрочем, ее мнение об Илье тоже претерпело изменения после явления Мессии. Вместе с мыслью о собственной причастности к судьбе Израиля, евреев как части человечества и человечества как носителя идеи Бога, возникла и мысль о том, что Илья не мог быть неправ так, как она думала прежде. Разве он не говорил ей о том, что Мессия не плод религиозной фантазии, а этап генетической программы, смысл которой он неоднократно пытался ей объяснить?

Каждый человек должен если не жить на этой земле, то — побывать, совершить паломничество, увидеть Мессию, помочь Израилю. Мысли эти были для Людмилы не просто странными, но противоестественными, однако, понятие естественности за прошедшие месяцы изменилось тоже. Если арабы полюбили евреев, то уж ей-то сам Бог велел стать более терпимой к собственному мужу. Тем более, что бабий век короток, а случайных связей Людмила боялась. СПИД и все такое.

Палаточный городок оказался похож на стоянку средневековой армии, выступившей в поход на врага: вымпелы, поднятые на высоких флагштоках, развевались на ветру, палатки, в каждую из которых можно было затащить грузовик, стояли рядами, образовав сложную геометрическую фигуру — нечто вроде спирали, пересеченной десятком радиальных улиц-проездов. Палатки возводились по мере прибытия людей, никакого разделения на страны исхода не существовало, за расселение отвечала ООН, за порядок — "голубые каски".

Палатка, выделенная семье Купревич, прибывшей из Москвы, была как раз такой, чтобы Людмила не ощущала ни тесноты, ни излишнего простора. Она не стала тащиться в столовую, накормила Андрюшу хлебом и сметаной, сама ограничилась стаканом чая из термоса. Остальное потом, сейчас — выспаться. Почему-то, несмотря на нервное возбуждение, ее мучительно клонило в сон. Андрей сбежал знакомиться с ребятами, а Людмила прилегла, не раздеваясь, и, конечно, уснула.