Александр Тесленко - Испытание добром (сборник)

Обоим хотелось поговорить, обменяться хоть парой-другой слов, но, будто не решившись, разошлись молча.

Профессор шагал по улице, и голову сверлила мысль: он попрошайничал. Профессор Завира попрошайничал.

Ему, как и каждому, теперь все доступно — не говоря уже о пище, питье, диктофонах и платках…

А он попрошайничал и чувствовал от этого удовлетворение.

Мало того, ощущал наслаждение от живого слова и незапрограммированного прикосновения живого существа, наслаждение от чьего-то искреннего желания помочь незнакомому человеку вне всяких планов и программ, помимо научных обоснований и философских постулатов.

Шел, держа в кармане мокрый платок того человека, а рядом лежал сухой — его собственный. В боковом кармане плаща чувствовал вес своего диктофона. Понимал ненормальность своего поведения, однако улыбался удовлетворенно и утешал себя: «Это все от того, что живу в одиночестве… Но ведь я еще не стар!»

«Дорогой Дасий!

Извини за предыдущее письмецо. Но… Тебе понятно, что означает для меня проблема гелиобульерных установок. Я все еще никак не могу серьезно воспринять твое предупреждение, но не хотелось бы и пренебречь им. Пожалуй, действительно следует создать комиссию, чтобы раз и навсегда убедиться в безопасности мощных бульеров. В ближайшее время я вылетаю к вам, в Белоозеро. Подготовьте для меня максимально исчерпывающий материал, так или иначе касающийся воздействия моей «Юлиоры» на вашу жизнь.

До встречи.

Поначалу белый конь казался просто белым пятном на коричневой нитке тропы, протянувшейся по горному хребту среди буйного разнотравья. Белый конь был еще далеко, но все ждали его, знали, вот-вот послышится топот копыт и покажется его белая грива, растрепанная ветром, а затем все увидят его красивое тело, его запыхавшуюся морду с черной звездочкой на лбу, и его настороженные уши на фоне голубого-голубого неба без единого облачка. Белый конь приближался.

Уже четко были видны его очертания. Тропинка извивалась серпантином, и конь поворачивался то левым, то правым боком. Ярко светило солнце, наполняя все окружающее сочными красками лета. Белый конь на мгновение скрылся в высокой траве на последнем изгибе тропы и вылетел вновь из желто-зеленого моря совсем рядом: красивый, казалось, улыбающийся, долгогривый.

Громко заржал, словно радуясь чему-то, и взвился на дыбы, показывая людям свое лоснящееся брюхо в лучах теплого ласкового солнца.

— Пойдем, — сказал Арлен, — сейчас начнется дождь.

— Гроза, — тихо возразила Ольда и крепко сжала Арлену ладонь.

Конь на экране опять заржал. Где-то вдали ему ответил другой, или обычное эхо раздробило, размножило его голос. А сильный ветер трепал его белую гриву.

— Пойдем.

— А потом, после грозы, снова будет солнце, ну, пожалуйста, Арлен… И мокрый конь — так смешно…

Они вышли из кинозала после окончания фильма.

Вечерело. Дождь шел сильный, частый, почти без ветра.

— Твои родители дома? — спросил Арлен.

— Не знаю. Отец, должно быть, пишет, а мама, скорей всего, на работе, — ответила Ольда отчужденно и бесстрастно, как о чужих и безразличных для нее людях.

Подняла воротник серого плаща:

— А чего это вдруг ты о них?..

— Да нет, я просто так…

Арлен раскрыл большой зонт, по нему споро забарабанили дождевые капли. Ольда юркнула под оранжевый купол, прижалась к Арлену.

— Пошли опять ко мне, — предложил он.

— К тебе?

— Конечно. Мой отец, даже если он дома, к нам и не заглянет. Он у меня молодец, ты же знаешь…

«Уважаемый председатель всемирного совета!

По неподтвержденным, данным энергетическая установка «Юлиора» негативно воздействует на жизнедеятельность людей и биокиберов.

Просим организовать комиссию для изучения этого влияния.

Произошло это год тому назад…

Арлен впервые увидел ее на концерте старинных инструментов.

Она немного опоздала к началу и вошла в зал, когда погас свет. Арлен даже не заметил, как на свободном месте рядом с ним появилась молодая женщина.

Он слушал, как упоенно выводит мелодию свирельщик, как смешно суетится тот, что с бубном, и вдруг заметил совсем рядом светлый локон женских волос и под ним, на темном платье, золотого паучка с янтарной капелькой тельца на серебристой паутине… Долго не мог отвести взгляда. Почему-то припомнилась фотография матери. Хотя лицо этой женщины, пожалуй, совсем не было похожим на материнское. Сходство объяснялось, видимо, тем, что свою мать Арлен представлял такой же красивой, одухотворенно спокойной.

— Как тебя звать? — спросил и сам удивился. Собственно только подумал, но вслух.

Женщина (она казалась заметно старше АрЛиана) посмотрела на него и чуть заметно улыбнулась, помедлила, словно сосредоточенно взвешивала что-то.

— Мария, — ответила тихо.

Год тому назад. Арлену тогда исполнилось двадцать шесть. А дождь шел седьмой месяц.

До окончания концерта он не проронил больше ни слова, чувствовал неловкость за свою бесцеремонность; хотя Мария и не обиделась, как ему показалось, он ругал себя: «Мальчишка! Невоспитанный мальчишка!»

Но когда отзвучали цимбалы, умолкла свирель, когда затухающие звуки вытеснились постепенно нарастающим ярким светом и завороженные слушатели нехотя начали подниматься с кресел, а Мария, словно в нерешительности, направилась к выходу, он поравнялся с нею и спросил:

— Тебе понравилось?

— Разумеется, — сразу улыбнулась Мария, будто ждала вопроса. — Такие концерты сейчас просто редкость.

И где они разыскали все эти инструменты, такие старые и все еще действующие…

— Из музеев, должно быть…

— Да, да… Но звучат необыкновенно! Так просто и прекрасно. Правда?

— Где ты живешь? Не по пути ли нам, случаем?

Мария усмехнулась:

— Мы можем просто погулять… А тебя как звать, паренек?

— Арлен… Арлен Завира…

В тот вечер они несколько часов бродили под дождем, останавливаясь иногда под пластиконовыми крышами остановок и садясь в полупустые салоны рейсовых гравитобусов, а потом вновь выходя в слякоть города.

В тот волшебный вечер и дождь показался ему уместным, даже безобидным и веселым, он ласково щекотал лицо мелкими каплями. Арлен без умолку рассказывал Марии о себе, о том, как учился в университете, о работе на «Юлиоре», о своих отце, матери, хотя и не сказал ни разу, что Мария чем-то напомнила ему маму. Мария слушала и чуть заметно улыбалась, но о себе не рассказала ничего.

Они договорились о встрече на следующий же день.