Евгений Велтистов - Мир приключений. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

— Совершенно верно. Пам будто бы отказался идти в огонь и в воду, и Стефан, таким образом, доказал силу своей веры. Но что известно доподлинно — преподобный дал пермянам азбуку, разработанную им самим…

— Вот и разберись тут, — сказал я после воцарившегося молчания и тут же предложил: — Жарко, давайте покончим с делом, а потом пойдем искупаемся.

Андрей снова открыл свой блокнот. Штормовки, кеды, шерстяные носки, мазь от комаров, фонарь «Турист» за восемь рэ, который светит в воде и может служить маяком-мигалкой, ложки, ножи… Много всякой всякости надобно тащить с собой.

Потом распределили обязанности. Каждому досталось по нескольку ответственнейших должностей. Ингу все-таки выбрали шеф-поваром, хотя и с испытательным сроком. Липский стал ученым секретарем и уполномоченным по перевозкам. Яковенко получил пост технического директора основанной нами фирмы; президентом и по совместительству поваром-консультантом выбрали Андрея. Мне досталась скромная должность директора пресс-бюро и заведующего музыкально-шумовым оформлением. Это означало, что я должен захватить свой транзистор. Да, находка фляги в окопе открыла новую полосу в нашей жизни. А Инга? Может быть, и неплохо, что она едет вместе с нами на поиски золотой бабы. Посмотрим. А вдруг она, грубо говоря, втерлась в нашу компанию только ради аспиранта? Ведь в классе она ни к кому особенно не благоволит… Не знаю, правда или нет, но она будто бы считает, что все мальчишки в нашем классе — шуты гороховые. В своем отечестве нет пророка… Вот так штука! Тетрадку-то я уже всю исписал как есть, от корки до корки. Завтра заведу новую.

Мы едем, едем, едем!! Наш маршрут таков: до города Котласа через Москву по железной дороге, дальше водой. Должно быть, до Малой Слободы ходят рейсовые катера — других путей сообщения на картах этого района мы не обнаружили. Ну, а там сориентируемся: кто-то из местных наверняка подскажет, где искать Пирогова.

Собственно, нам предстоит скоротать в вагоне только вечер и переспать ночь, а днем мы уже в столице. И все же — это начало путешествия, да еще какого! Поезд, набирая ход, по широкой дуге обогнул Мамаев курган и выкатился в открытую степь, к Гумраку. Наш купейный стал слегка раскачиваться, и все мы уже почувствовали себя землепроходцами. Слегка, конечно. Андрей начал рассказывать об экспедициях, о дальних турпоходах, в которых он принимал участие.

— Еще студентом ездил на Алтай… В горы пешком, а там срубили плоты — и вниз через водопады, перекаты. Камни острые из воды торчат, перекаты один за другим, река покрыта бешеной пеной, а мы целый день в адском напряжении, по пояс залитые ледяной водой. Было дело! Полагались только на свои собственные силы и на товарищескую взаимовыручку. Да, с теми парнями я бы пошел в разведку: дружба испытана на прочность тяжелым трудом и опасностью, — заключил он, остро блестя чуть влажными глазами. И чтобы скрыть волнение, тут же переключился: — В предстартовой суете мы ведь как следует не познакомились. Ну, положим, Митю я давно знаю, с Сашей мы эти дни часто общались, так что…

— Ну, а я ничем особенно не увлекаюсь, — быстро сказала Вершинина, — мама так и называет меня: «пирожок ни с чем».

Этим Инга вызвала улыбки и отсекла дальнейшие вопросы.

«Ловко, — подумал я, — опять Ветрову, стало быть, отдуваться за всех».

— Василий у нас писатель, — тут же, конечно, сказал Сашка. Все взгляды скрестились на мне, как лучи прожекторов, и я почувствовал, что мучительно краснею.

— Брось! Ну, веду дневник, так это у нас многие…

— А повесть! «Погоня за микронами»! Я читал, это вещь! Фантастика! Очень ловко, прямо Уэллс!

— Любопытно! Расскажи, Вася, чего ты, здесь все свои.

— Спой, светик, не стыдись, — поддал жару Липский.

Я вдруг разозлился, наверное, на самого себя. Стараясь не встречаться взглядом с внимательно разглядывавшей меня Ингой, сухо сказал:

— Ничего особенного. Там у меня была описана жизнь гонщиков-стеновиков — на Западе, естественно. Что-то на рубеже двадцатого и двадцать первого веков. Я сам выдумал эти гонки.

— Представляете? — с жаром подхватил Яковенко. — Гонки в туннелях, вдоль бетонных стен. Самописец чертит кривую расстояний от борта машины. Кто ближе провел свой гоночный кар, тот победил! Р-р-р, скорость огромная, до стены — миллиметры, нет, уже микроны! Но стоит сделать одно-единственное неверное движение — от трения на такой скорости металл вспыхивает, как бумага, и каюк! Вот жизнь!

— Любопытно, — еще раз повторил Андрей, — я не смею советовать, я не специалист, но раз уж пишется, то лучше, на мой взгляд, писать о том, что ты хорошо знаешь, о людях, которые тебя окружают, о себе самом, о своих мыслях и чувствах. Что тебе дался этот Запад?

— Верно, Базиль, — пропела Инга, широко раскрыв глаза, — ну что ты знаешь об иностранцах? Тут все надо выдумывать или пересказывать давно известное. Правда, кто-то из великих писателей сказал, что все сюжеты дает жизнь, но все-таки… Напиши вот о нас, опиши хотя бы нашу поездку.

— Нет, всю эпопею с золотым идолом! В общем, будь нашим Нестором-летописцем, — поддержал Вершинину Митяй.

Разговор, к счастью, переключился на ставшую всем нам близкой тему: на древнерусскую историю, на идола, и весь остаток вечера говорили только о нем. Особенно старался Липский Митя. Есть у него привычка: понравившуюся фразу или строчку повторять без конца, на все лады. На этот раз он весь вечер смаковал стихотворную строфу, кажется, из Блока: «И тяжким золотом кумирен моя душа убелена!» Очки его победоносно сверкали. Он так надоел всем этой кумирней, что в конце концов Инга скривила губы:

— Ну, послушай, Димитрий…

За толстыми, чуть припорошенными дорожной пылью стеклами уже синела ночь, когда я забрался на верхнюю полку. Отделанная пластиком перегородка успокоительно гудела рядом, вагон слегка потряхивало, и я провалился в сон. Но что это был за сон!

События последних дней, новые знания и впечатления настолько взвинтили мое воображение, что все, мне приснившееся, казалось чистейшей реальностью. Это было сном-грезой, фантазией, наконец, просто каким-то ясновидением. С фотографической отчетливостью я увидел узкую лесную дорогу, почти тропу, вьющуюся под плотно сомкнутыми кронами вековых деревьев. Полная тишина. Внезапно дорога кончается. Пустынные берега озера, зеркально-неподвижная вода, большой остров. Остров опоясан высоким и крутым земляным валом, поросшим зеленью трав и яркими дикими цветами. По вершине вала проходит дубовый зубчатый частокол, из-за которого виднеется верхняя часть второго кольцевого вала. Дальше — третий, и последний, внутренний вал, тоже с частоколом. Эту внушительную пирамиду венчает двускатная островерхая крыша главного храма-обетища, украшенная по бокам оленьими и турьими рогами. Вверх тянется столб голубого дыма, сверкает белизной, блестит на солнце длинная шеренга черепов жертвенных быков, насаженных на шесты.