Яна Дубинянская - Собственность

* * *

Если бы только отсидеться в каптерке, пока не придет запрос. Потом, когда решение бесповоротно окажется позади, будет, наверное, легче. Пыль, мерзко скрипящая на зубах, - а ведь за последние недели я почти перестал было замечать ее. И опустошенный пейзаж унылой фантазии художника-ипохондрика. И почти непроницаемое давящее небо, и повышенная тяжесть, с каждым шагом накапливающаяся в ногах... Надо идти. Накидка из золотой паутины под солнцем - на моем плече. Запрокинутый тонкий профиль и плавная линия шеи. И тихая-тихая музыка в такт моему рассказу о цветах и звездах, о космическом корабле и далекой, голубой с зеленым, планете, о морском побережье и осеннем лесе, о мороженом и карусели, о церковных витражах и белых платьях с длинной фатой... "Еще! Говорить, Элль..." Она должна понять. Черт возьми, да мало ли что я мог наобещать ей - тогда, в состоянии страшного стресса?! Разве ж можно было принимать все это всерьез? Неистребимая пыль, где-то внутри выпадающая в гадкий осадок. "Говорить, Элль..." Какого черта?!! Я ведь не бросаю ее. И я успею рассказать ей еще тысячу сказок о том мире, куда она рано или поздно попадет. Вместе со мной. Но не нищим парнем с инженерным образованием и массой невостребованных гениальных идей, - а миллионером, владельцем сети рудников на Леонидах, ведущим разработки по уникальной системе. Собственной. Десять лет - звучит жутковато, я понимаю. Но, если Старый Боб выбьет для меня зарплату старшего инженера уже сейчас, я могу уволиться через год. Не слишком честно - но вы уж извините. Деньги, конечно, не бог весть какие однако сойдет за минимальный начальный капитал. А мой проект стоит лишь запустить, и уже через несколько месяцев прибыли начнут исчисляться порядками... Кстати, за год можно по-настоящему разобраться, насколько мы с Лени подходим друг другу. Было бы неразумно брать на себя ответственность за женщину, с которой знаком меньше месяца. Ведь, не будем себя обманывать, речь идет не просто о женитьбе, а именно о полной ответственности, как за малого ребенка... "Она одна пропадет, вы сами поймете, когда поближе с ней познакомитесь..." - сказал месяц назад комендант. И был прав, черт побери! "Она уже не может без вас!..." А это чьи слова, назойливые, как зубная боль? А-а... ну да, конечно. Голомордый Милленц-Музыкант за полчаса до смерти. Я, правда, не видел его тела, но не сомневался, что он погиб. Нелепый интеллигент, сующий нос в чужие дела, - такие всегда погибают, как только представится случай. И теперь никогда не узнать, загремел ли он на каторгу за двойное убийство из ревности или все-таки за убеждения... Выживают такие, как Хгар. "И с вами здесь она тоже не может..." Это еще почему? Неужели я не сумею нейтрализовать какого-то голомордого, пусть покойный Торп и считал его за человека? И вообще, пора кончать с его абсурдным авторитетом, завязанным на королевской - для этих мест! собственности. Она уже не принадлежит тебе, Хгар. И с сегодняшнего дня я, страший инженер Вирри, лично прослежу, чтобы ты жил в обычном бараке, вкалывал вместе со всеми на руднике, не гулял в рабочее время и кормился из общего котла. И это никому не покажется несправедливым: ты ведь не сумел отстоять свою хваленую... Пыль на зубах. Пакостная пыль... А если у Боба не выйдет договориться с Центром, и первый год я, как положено, буду работать за гроши? А потом какой-нибудь завистник накатает рапорт о том, что некий Элберт Вирри, вопреки всем правилам, живет тут с женщиной?!... "И с вами здесь она тоже не..." Я сам не могу быть с ней - здесь. Законы того места, где ты работаешь, надо уважать: и официальные, и неписанные. Мне уже чуть ли не объявили бойкот - а что будет дальше? Это в среде голомордых владелец единственной женщины становится общепризнанным авторитетом. У людей все по-другому. Но улетать, увозить ее, как умолял полоумный Милленц... Ставить бесповоротный крест на шансе, на карьере, на собственности!... Нет, нормальный человек подобные варианты даже не обсуждает. "Говорить, Элль..." Кто заставлял ее слушать, что я там говорю?!! Я мог бы запереться в каптерке и выйти только тогда, когда меня вызовут на связь. Мог бы! И кто посмеет утверждать, что я был бы неправ, если бы сделал именно так?! Но я иду к ней. Я скажу ей - сейчас, когда еще не поздно все изменить. Я дам ей возможность посмотреть на меня неземными светлыми глазищами, косящими в разные стороны. Разрешу обнять и прижать к груди, где мелко покалывают продолговатые камни жизни. И, может быть... Даже больше: я спрошу ее, что же мне делать. Она должна понять. Должна подсказать именно то, единственное, что я давно знаю и сам... Пыль. Серая завеса перед слезящимися глазами. - Элль?!!!...

* * *

Она смотрела на меня. Светлая сияющая фигурка на фоне черной полуоткрытой двери барака. Только что собиравшаяся войти туда, застигнутая, полуобернувшаяся. Несколько золотых прядей-паутинок еще хранили в воздухе движение полета. В следущее мгновение она бросилась ко мне. И защебетала, запела ксилофонными молоточками, быстро-быстро, сбивчиво, взволнованно. Я невольно поморщился. Неужели так трудно запомнить, что со мной имеет смысл говорить только на нормальном языке? Я никогда не делал ни одной попытки разобраться в ее музыкальном щебете, я не покойный Милленц, в конце концов! - Замолчи! - довольно резко одернул я ее. Впрочем, глагол в повелительном наклонении все равно был для нее пустым звуком. - Надо поговорить. Я. Ты. Говорить. Важно. Куда там! Она продолжала чирикать с удвоенной скоростью, она схватила меня за руку и пыталась потянуть куда-то за собой. Нежные пальчики впивались в кожу, как железные клещи. - Лени! Ты будешь меня слушать или нет?! Я. Ты. Не... - поднятое ее босыми ногами облако пыли достигло моего лица и нырнуло в носоглотку. Все тело сотряс приступ надсадного кашля. Полуослепший от слез и окончательно выведенный из себя, я крепко обхватил тонкое запястье и поволок ее за собой, не оборачиваясь и не интересуясь, успевает ли она переставлять ноги. Зайдем в барак, где хотя бы можно дышать, я сообщу ей обо всем, выслушаю ее, - если изволит высказаться на Всеобщем, - и уйду. Сеанс связи уже совсем скоро. Черт возьми, да неужели я был готов приговорить себя к целой жизни такого вот запредельного музыкального визга?! Высота этих звуков давно перевалила за самую верхнюю земную октаву. Я втащил ее в барак и захлопнул дверь. И глубоко вдохнул, с наслаждением очищая горло. Полумрак здесь был еще гуще, чем снаружи. Я перевел дыхание, вытер слезы, сморгнул несколько раз. И только тут увидел его. Бородатая фигура тяжело поднялась со скрипнувших нар. Блеснули в полумраке воспаленные глаза и неожиданно белые, здоровые зубы. - Ну наконец-то, Эл. Опаздываешь. Запястье Лени в моей руке стало холодным и мелко-мелко задрожало. Она сделала короткий шаг вперед и робко звякнула одним-единственным молоточком. Хгар ответил нечленораздельным ревом, в котором непостижимым образом тоже угадывалась ксилофонная мелодия. ... И я не успел - ни вмешаться, ни понять, ни предотвратить. Я ничего не успел. Только смотрел на хаотичные картинки сумасшедшего калейдоскопа. Вот Хгар нагнулся и выпрямился, вот его рука оказалась продолженной чем-то массивным и длинным. Вот метнулась вперед Лени, подняв над головой скрещенные руки, отчаянно всхлипнул пронзительный ксилофон. Оружие Хгара взлетело вверх, темная косая полоса перечеркнула его лицо, на котором уже не было белого пятна жуткой ухмылки, одни сосредоточенные глаза. И треск. Сухой натужный треск, с каким ломается толстая тяжелая доска, с огромной силой натолкнувшись на преграду... Лени упала вперед, ему на руки. И Хгар опустил ее на пол аккуратно и бережно. Собственность... Что-то маленькое и круглое, подпрыгивая, подкатилось к моим ногам. - Иди, - по-прежнему насмешливо, но каким-то сорванным голосом выговорил Хгар. - И не говори, что я был неправ. Я наклонился и поднял то, что лежало у ног. Гладкое, овальное и выпуклое, как линза. Обыкновенный камень. Может быть, опал. Я сунул его в карман и взглянул на часы. До сеанса оставалось один час двадцать четыре минуты.