Владимир Казаков - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

«ВОЗДУШНАЯ КАТАСТРОФА».

Под ним шел текст:

«Позапрошлой ночью миссионер-протестант Гуго Ларсен стал очевидцем ужасного зрелища. Неподалеку от миссии в воздухе над лесом загорелся вертолет. Через минуту машина взорвалась. Это случилось над разлившимся после дождей безымянным притоком Вачуайо, в районе Больших болот, на расстоянии около 200 миль от Пери. Миссионер немедленно послал в эфир весть о катастрофе.

Как выяснилось, аварию потерпела машина, обслуживавшая экспедицию Продовольственного комитета ООН. Члены этой экспедиции во главе с ученым-биологом доктором Андреем Вовченко из Советского Союза проводят на территории страны важную научно-исследовательскую работу.

Накануне катастрофы при весьма загадочных обстоятельствах исчез сын доктора Вовченко. Если верить слухам, это весьма прискорбное событие имеет прямую связь с гибелью вертолета».

Лысый не скрывал своего удовлетворения:

— Видишь, как все сложилось… Как же теперь доказать, что на заболоченном притоке Вачуайо прожорливый крокодил не полакомился твоим поджаренным во время взрыва телом? Пока что пусть все так и остается: вертолет сгорел, ты погиб…

— Кому нужна эта ложь? Если вы не выпустите меня из этой… из этого…

Покачав головой, лысый проговорил, сдерживая раздражение:

— Слушай, голубчик! Пять минут назад ты заявил, что вертолет приземлился в лесной глуши. Тебе известно, что такое оазис? Маленький островок жизни среди пустыни. Мы тоже в оазисе. Только нас окружают не пески, а нечто пострашнее — зеленый ад, джунгли, простирающиеся на тысячи миль. Пожалуйста! Иди отсюда куда хочешь. Мы не намерены держать тебя. Но перед этим… — Он взял принесенный пакет, развернул бумагу. — Скажи, что это такое?

Лысый держал шлем. Мой шлем. От ракетного пояса. Стекло прожектора разбито. На боковой поверхности шлема вмятина. Это я ударился об острый край люка. Если бы не шлем, мне пришлось бы туго.

Я протянул руку к шлему и в тот же миг отдернул ее. Что-то удержало меня. Очевидно, любопытство, сверкнувшее в глазах лысого.

— Почему ты молчишь, голубчик?

— Разве вы никогда не видели спортивных шлемов?

— Спортивных? Хм!.. Ладно. Как ты оказался в вертолете?

— Так и оказался! — отрубил я. — Почему вы меня допрашиваете? Я не хочу отвечать на ваши вопросы.

— Нет, голубчик, ты будешь отвечать! Я тебя заставлю! Для чего ты надевал шлем? Откуда он у тебя?

— Не кричите на меня. Мы же в больнице. Я забуду таблицу умножения и превращусь в неполноценного.

На лысине у моего собеседника проступили красные пятна. Поблескивая очками, он стал приближаться ко мне короткими, крадущимися шагами.

— Ты шутник, голубчик! Но ты еще не знаешь, во что превратишься, если не скажешь все, что мне надо…

— Кносе, не нервничайте, — лениво вмешалась одноглазая Труда. — Если хотите, я помогу вам как следует побеседовать с ним.

— Не надо, фрейлейн! — раздраженно отмахнулся лысый. — Этот выродок думает, что с ним шутят. — Сунув руки в карманы, он уже спокойно спросил: — Ты еще никогда не носил на плечах стальные рельсы? А пробовал когда-нибудь плети? Не носил и не пробовал, конечно. Так вот, придется проучить тебя. Сегодня же. Немедленно!

На пороге появилась широкополая шляпа.

Прямоугольник дневного света отдаляется. Под сводами туннеля слабо светятся запыленные электрические фонари. Чем дальше в глубь огромной норы, тем тяжелее дышать, тем гуще становится воздух, смешивающийся с едкими парами. Слезятся глаза, соленые капли падают с подбородка на грудь, разъедают кожу на шее.

Считаю шаги. Десять… семнадцать… сорок четыре… Чтобы хоть на несколько минут освободиться от ноши, надо преодолеть двести шесть шагов. Позавчера к вечеру их было сто семьдесят два, вчера — сто девяносто шесть. Туннель углубляется.

Мы носим двухметровые стояки из бетона. Тяжелый брус вдавливает человека в землю, ноги заплетаются. Мой напарник, шестнадцатилетний индеец By, идет впереди. На спине его темнеют рубцы, тонкие жилистые ноги ступают пружинисто, твердо. By на полголовы ниже меня, но крепче и ловчей. Для него тяжесть — не только бетонные стояки, но и такой неумелый напарник, как я. Мы двигаемся в молчаливой процессии краснокожих привидений. При свете фонарей блестят от пота обнаженные до пояса тела людей. Одни несут на плечах стояки, другие сгибаются под тяжестью стальных рельсов. Я плетусь за By, ноша связывает нас воедино. Стояк вот-вот раздробит мне кости. Плечо онемело. Нога со сбитыми до крови пальцами натыкается на что-то острое. Споткнувшись, я пытаюсь удержать брус обеими руками, но стояк сползает с плеча, обдирая кожу, и тяжело падает на землю. By отскакивает в сторону.

— Работать не хочешь, индейская свинья?!

Надзиратель в широкополой шляпе стегает парня плетью. By выгибает спину, извивается от боли. Я бросаюсь на надзирателя:

— Не трогайте его! Как вы смеете?

Оскалив в улыбке зубы, широкополый отбрасывает меня, как котенка. И так каждый раз. Я спотыкаюсь, выпускаю из рук ношу, а стегают моего напарника. Несчастный By, наверное, возненавидел меня за эти дни, но он молчит.

Торопливо хватаюсь за конец стояка. By наклоняется, берется за него с противоположной стороны. Мимо нас бредут индейцы, их головы склонены на грудь; кажется, им нет дела ни до меня, ни до By, ни до всего, что творится вокруг.

В глубине туннеля грохот пневматических молотков, глаза слепят синие вспышки металлосварочных аппаратов, время от времени доносятся короткие глухие взрывы. Землекопы вгрызаются в толщу песчаника, продвигаются вперед, с каждым днем увеличивая то количество шагов, что отделяет нас, носильщиков, от входа в туннель. Долбят землю и монтируют крепления тоже индейцы, но они не из нашего барака. Я вижу их только во время работы. Мы приближаемся к землекопам, сбрасываем возле них тяжелую ношу и тут же возвращаемся назад. Бегом, под окрики широкополых и под хлопанье плетей. Там, где сереет прямоугольник дневного света, нас ожидает груда стояков и рельсов. И все же там солнце, чистый воздух, легкий ветерок хоть на минуту холодит тело.

Вот уже пятый день я работаю в туннеле.

Что здесь строят? Неизвестно.

Нас пригоняют сюда на рассвете. На завтрак дают орехи кастанейро, в обед — кисловатую похлебку и бобы. На ночь мы располагаемся в приземистом строении из неотесанных грубых бревен. Снаружи на стене желтеет цифра «6». Шестой барак или блок, как его называл Кносе. Неподалеку, между зарослей, виднеется еще несколько блоков. На их крыши свисают раскидистые кроны пальм. Дальше, за бараками, торчат высокие вышки, па каждой из них — часовые с пулеметами. Правее, на покрытом лесом бугре, между деревьями проглядывает высокая серая каменная стена.