Владимир Казаков - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ 1973. Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов

— Хорошо, Александр Дмитриевич. С Воронина глаз не спущу.

— И еще, Коля, давай пройдемся да посмотрим на злополучную беседку. Уж очень много о ней разговоров. Ты завсегдатаев-то тамошних знаешь?

— Знаю.

— Вот и отлично. И я хочу с ними познакомиться.

В сквере Дорохов и Козленков свернули на боковую аллею и направились к беседке. Еще издали до них донеслась песня. Под переборы гитары пело несколько человек. Пели стройно, вполголоса. В песню тихо вплетался аккордеон. Смолкали певцы, и аккомпанемент звучал громче. Дорохов не знал этой мелодии, а слова было нельзя разобрать. Он прислушался.

— Красивая песня!

— Это у них что-то новое, — сказал Козленков.

Лейтенант уверенно направился к кустам, обогнул один, другой и, приглашая Дорохова, указал на скамейку, кем-то перенесенную с аллеи в самую гущу деревьев, и предложил:

— Давайте посидим, послушаем.

— Давай, — опускаясь на скамью, согласился Дорохов и протянул Козленкову сигареты: — Покурим, послушаем, а ты расскажи мне об этих музыкантах.

— В беседке постоянных посетителей с десяток. Кроме них, заходят разные парни. Сегодня один, завтра другой. Иной вечер человек двадцать соберется, а если в клубе новый фильм идет или концерт какой, то в беседке сидит какой-нибудь горемыка, оставшийся без билета. По-моему, всю компанию, как магнит, притягивают Геннадий Житков, Павел Львовский и Васька Зюзин.

— Расскажи о каждом поподробнее.

— Житков работает на заводе лекальщиком. Ему двадцать семь лет, он на год старше меня, холостой, зарабатывает хорошо, живет с родителями, почти не пьет, с детства любит музыку, играет на разных инструментах. В прошлом году ездил специально в Москву и купил аккордеон, большой, итальянский, очень дорогой. Он на него деньги копил несколько лет. Когда был пацаном, сбежал из дому и поехал поступать в музыкальное училище. Его приняли, месяца два проучился, а потом исключили. За что, так толком и не знаем. Сам он об этом не любит рассказывать. Слух у него исключительный. Сидит в кино, услышит новую песенку, а назавтра в беседке ее без всяких ошибок на аккордеоне выдает. За ним по пятам ходит его дружок Павел Львовский. У того гитара. Он помоложе Житкова, но ему под стать — играет отлично. Павел учится в нашем заводском техникуме на последнем курсе. Сначала они оба в музыкальном кружке в техникуме были, а потом во Дворец культуры перешли. Житков джаз организовал. Прекрасный джаз.

Но он распался по Генкиной вине. Ушел он, а за ним и Павел тоже. Там на Житкова несколько неприятностей свалилось. Играл он на клубном аккордеоне. Появился во Дворце культуры новый массовик, не из умных, надо прямо сказать. Забрал он у Житкова аккордеон, с которым тот не расставался. Не доверил. Этого парень не смог перенести, ушел. Через несколько дней во Дворце культуры — кража. Исчезли саксофон, флейта и этот самый аккордеон. Массовик поднял шум, немедленно к нам — все это, мол, дело рук Житкова и Львовского. Борис Васильевич сам с этой кражей разбирался, несколько раз с Геннадием и Павлом разговаривал. Через пять дней или через неделю встретил меня Житков и говорит: «Передай Афанасьеву, что все инструменты на чердаке семиэтажки лежат целехонькие. Кто их украл, знаю, но не скажу, только учтите, я к этому делу никакого отношения не имею». Мы с начальником уголовного розыска — туда, и нашли все. Борис Васильевич послал меня за нашим экспертом, она там же, на месте, отыскала на инструментах массу отпечатков пальцев, а потом у себя в картотеке нашла преступника. Тоже нашего, местного, — Кирилла Ермолаева. Он, кстати, никакого отношения к посетителям беседки не имел. Кражу совершил один. Во Дворец культуры два раза лазил. Сначала взял аккордеон, а потом все остальное. Я Геннадия несколько раз спрашивал, как он узнал про инструменты, но тот ни мне, ни Борису Васильевичу так ничего и не сказал. Афанасьев уговаривал Житкова вернуться во Дворец культуры, но тот говорит: «Пока этот дурак на месте, ноги моей во Дворце культуры не будет». Павел Львовский считает Житкова своим учителем и от него ни на шаг. Играют они хорошо. У Пашки голос хороший, ну, вот к ним и липнут ребята, а им приятно. Им ведь слушатели нужны.

— Какой же у них репертуар?

— Самый различный. Один раз иду вечером мимо, смотрю в беседке полно народу, а эти двое «Полонез» Огинского играют, и все притихли, слушают. А другой раз блатные песни чуть ли не во всю глотку орут. Тут был у нас один тип, Алексей Приходько. Уже в возрасте, ровесник нашего Афанасьева. Раза четыре судился за ограбление. Мы к нему присматривались и выяснили, что сам он ни на какие преступления не ходит, но совет любому дает, кто бы к нему ни обратился. Расскажет, как-лучше замок открыть или в квартиру забраться. Никак мы его изобличить в подстрекательстве не могли. Так он столько блатных песен знал, что и не перечислишь. Голоса никакого, а память отличная. Чуть ли не с нэповских времен песни помнил. В Сибирь на лесозаготовки завербовался. Борис Васильевич туда в милицию подробное письмо о нем написал. Третий заводила — Зюзин Васька, слесарем на автобазе работает. На работе исполнительный, серьезный, а где парни соберутся, Зюзин совсем другим становится: кривляется, паясничает, анекдотами сыплет, словно из мешка. И где он их только отыскивает?

В подтверждение слов лейтенанта в беседке взорвался хохот. Козленков прислушался:

— Зюзя, наверное, что-нибудь отмочил.

Дорохов встал и предложил:

— Пойдем туда, познакомимся с этой братией.

Они подходили к беседке, а там запели новую песню. Теперь уже можно было разобрать все слова:

Песня звучала все громче и громче, остался еще один куплет, а певцы вдруг замолкли — они увидели Дорохова и Козленкова.

— Ну, что же вы перестали? — усмехнулся Дорохов. — Пойте. Отличная песня, ей лет сто, а может быть, и больше, а сочинили ее знаете где?

В беседке возле стола сидело человек десять парней. Чуть в стороне, на отдельной скамье, расположились двое гитаристов и аккордеонист. При появлении незнакомого человека в сопровождении всем известного Козленкова кто-то убрал со стола стакан, кто-то прикрыл газетой нехитрую закуску: хлеб, помидоры и остатки селедки.

Ребята явно насторожились.

— Говорят, вы бойкие, отчаянные, а вы, оказывается, и поговорить стесняетесь. Подвинься, — попросил полковник крайнего, сидевшего за столом. Сел на его место. Оглядел всех, приподнял газету, заглянул на закуску: — Небогато у вас.