Юрий Медведев - Колесница времени (сборник)

Не столь благородные, как вы? Плохие дяди и тети? — повысил я голос.

— Олег, успокойся, в космосе нет такой вражды, как на Земле.

— ЭОНА, ответь прямо: кто поджигатели и отравители?

— Сами ответите: и себе и всем.

— Когда?

— Когда соберете доказательства.

— Хватит морочить мне голову! — не сдержался я и ударил ладонью по загудевшей проволоке. Но сразу отдернул руку: она попала на шипы, из пальцев брызнула кровь. — Хватит играть в жмурки! Еще неизвестно, кто кому должен предъявлять доказательства чужой вины или собственной невиновности! За меня же будьте покойны: свои доводы выложу. И кое-кому не поздоровится!

— Мы тебе, Олег, поможем, — все так же приветливо проговорила ЭОНА. — Ты в любой миг можешь вызвать меня мысленно и о чем угодно спросить. Не забудь: вопрос начинается моим именем.

Я кивнул.

— Галактический Совет Охраны Красоты благодарит тебя за начальный Контакт. И просит ни с кем не делиться сведениями о Контакте.

— Взаимно, — буркнул я. — Хотел бы знать на прощанье, почему Совету было угодно или удобно выбрать именно меня?

— На твоем месте мог бы сейчас стоять любой другой.

— И на твоем?

— Любая другая.

— Занятно. Стало быть, по эту сторону мог быть и Герострат, и Аттила, и какой-нибудь подлейший Батый, и Гитлер, неважно, бывший или будущий?

— Ими и подобными им занимается другой Галактический Совет. Тебе же, Олег, повторю: на твоем месте мог стоять любой другой защитник красоты.

— Здесь стою я. Почему?

— Тогда посмотри сюда…

…И увидел я пики Тянь-Шаня, как орел, с высоты, и снега на северных склонах многочисленных перевалов, а на южных склонах, на солнцепеке, грелись бабочки и лепестки распускали цветы. И плотину Медео, и Кульджинский заброшенный тракт, и змеею скользящую между песков мутно-рыжую речку Или. И надвинулась чаша Земли, и вот уж, подать рукой, и запруда у мельницы, и урючины дикие на угоре, и вдоль озерного берега засохший, терпко пахнущий, даже весною, курай. О, ласточкина обитель, озеро, полное рыб и облаков… Шестеро ребят возились возле вырытого углубления в земле, где масляио отсвечивали брошенные кое-как артиллерийские снаряды. Ребята забрасывали их кураем и сухим плавником. Предводительствовал горбоносый подросток с финским ножом на ремне. Я судорожно пытался припомнить, где уже я видел одного из пацанов, нескладного и длинного, чем-то похожего на меня в детстве, и не мог. Между тем похожий на меня подбежал к предводителю и показал ржавую гранату с рифлеными стенками. «Давай сюда. Все тайниковое — мое», — сказал предводитель по прозвищу Чава. «Не получишь, не получишь, только зря себя помучишь!» — засмеялся длинный и запрыгал на одной ножке. Они сцепились, начали возиться возле ямки, пока у Чавы не оказалось в руках стальное колечко с усиками и он не начал пятиться к большому валуну, беспрестанно повторяя:

«Только не разжимай руки! Только не разжимай руки!»

Один из пацанов, уже укрывшихся за валуном, завопил вдруг: «Олег взрывается!» — и дал стрекача в гору.

«Не сжимай сильно, она ржавая!» — хотел крикнуть я, но вместо этого в три прыжка уже оказался рядом с Олегом и крепко обхватил его руки. «Он прав, Олег, не надо разжимать, а то она взорвется». Удивление и испуг дрожали в Олеговых глазах. «Давай-ка спустимся к воде, — негромко сказал я и потянул его на себя. — Ты ведь знаешь, Олег, почему озеро называют Ласточкиным?» — «Потому что они на зиму никуда не улетают, а ложатся на дно. Сцепятся лапками и спят в озере до весны», — простучал он зубами. «Верно, Олег. Некоторых же ласточек уносят на юг журавли под крылом.

Или аисты на спине… Ты осторожней, ставь сапоги боком, чтоб не скользили. Видишь, вода совсем близко…

Теперь чуть ослабь руки, эту штуку я попробую сам ухватить. Разжимай, разжимай, не бойся. Даже после щелчка есть еще время от нее избавиться. Разожми, тебе говорят, ну!» — «Не м-могу, р-руки скрючило!» — начал заикаться он. В гранату он вцепился намертво, будто судорогой ладони свело. Пришлось так сдавить ему запястья, что он дернулся и закричал. Граната начала падать в траву. Я перехватил ее на лету, швырнул в озеро и накрыл собой Олега. Ударил взрыв. Столб воды и тонкого льда восстал, преломляя солнечные лучи…

— Оботри пот с лица, Олег, — сказала Эона.

Да что лицо! Рубашка насквозь промокла от пота, он тек по ногам и даже в ботинках хлюпало.

— Как ты это делаешь, Эона?

— Делаю, чтобы ты уяснил принцип нашего выбора.

Итак, почему, вызвав по эргофону из сибирской Трои, избрали тебя? Только что вы все шестеро было поставлены в равные условия. Никто не знал, что спасает, по существу, себя. Четверо предпочли не вмешиваться.

Один долго раздумывал, но запоздал.

— Как понять — запоздал?

— Взорвался. Сам знаешь, сколько мальчишек так погибло.

— Еще больше покалеченных, — сказал я. — Но где логика: он ко мне отсюда, допустим, запоздал, а взорвался там, выходит, я?

— Он и взорвался. Старая земная истина: спаси ребенка — и ты спасешь себя. Что же касается душевных качеств, которые привлекли нас в тебе, то…

— Эона, не перечисляй их, — перебил я ее. — Дай мне побыть в неведенье относительно моих достоинств.

Мне будет приятно открывать их в себе до самой старости.

— Это не продлится до старости, — серьезно ответила она.

— Видимо, не будет старости?

— Видимо, будет спокойная ночь… Спокойной ночи, — сказала посланница ночи, нагнулась за корзинкой и начала отдаляться в лунной мгле, обволакивающей все земное.

— Куда ты, Снежнолицая?

— Зови меня лучше — Зоной, — выдохнула трава.

Будка дотлевала вдали на причале. Галактические выси пронзал с Поющей горы кровавым оком циклоп.

Пораненные шипами пальцы кровоточили.

В ожидании Антонеллы я бродил по солнечной стороне площади, напротив Галереи. Ее закончили строить при мне, когда я проходил стажировку в здешнем университете. Все три этажа представляли собою сцепление стрельчатых арок с лесом беломраморных колонн. Арки были изукрашены пестроцветной мозаикой — триумф богини земного изобилия: кистями винограда, лилиями, орхидеями, нежно светящимися, точно огоньки свечей, лимонами и апельсинами, розовоперыми ветвями миндаля. И казалось, над площадью полощутся волнуемые ветром или морем сказочные восточные ковры.

Внизу размещалось знаменитое на весь мир собрание древнегреческой скульптуры; выше — картины, золотые и серебряные украшения, безделушки, монеты, — все, что осталось на дне промывочного ковша сицилийской причудливо переплетенной истории, начиная с первой Пунической войны, когда вон там, в заливе, качался на волнах Тирренского моря весь карфагенский флот…