Яцек Дукай - Ксаврас Выжрын

Дело в том, что атомное уничтожение Москвы не была для Выжрына окончательной целью, а всего лишь одним из условий для ее достижения. Чтобы сделать вероятным будущее мира до стопроцентной реальности, в котором будет существовать независимая Польша, Ксаврасу необходимо было сделать больше, гораздо больше сломать стеблей, к гораздо большему числу кирпичей прикоснуться, а слов высказать и умолчать. Еврей объяснил ему про это, он видел всю эту сеть взаимных связей всего со всем остальным.

Так что же еще имеется в списке необходимых ингредиентов, которые следует бросить в котел, чтобы, в конце концов, приготовить Польшу? Находится ли там та самая псевдо-измена ксёндза Шмиги? Потому что смерть Еврея там имеется наверняка. Что еще? Что еще? А есть ли там и я?

Смит задрожал и еще плотнее закутался в одеяло. Их ужасно трясло, люди, сидящие в кузове грузовика, шатались из стороны в сторону и подпрыгивали на выбоинах. Натянутый брезент защищал их от дождя, только холодный ветер так или иначе все равно проникал вовнутрь. Этого ветра и этого дождя боялись все, ведь, несмотря на заверения метеорологов, никто толком не знал, что там висит в тучах: всего лишь вода или же смерть. Из Москвы бежали сотни тысяч перепуганных людей, выжрыновцам уже не нужно было скрываться; они вышли на шоссе, захватили машины - ничем не отличаясь от остальных, потому что транспортные средства захватывал кто угодно и какие угодно - и на полном газу направились на юго-восток. Но чуть ли не сразу они застряли в заторах, образованных массами беженцев, и лишь редко-редко двигаясь со скоростью пятьдесят километров в час. Смит со своего места мог, не поднимаясь, видеть через дыру в брезенте эту реку людей, животных и машин: длинную и серую полосу несчастья и отчаяния, тянущуюся до самого горизонта. Люди шли молча; любой разговор лишь усиливал гнетущее настроение, напоминая о потерянном. Скрипели телеги и велосипеды, трещали самые различные тележки, тачки и носилки; лишь изредка было слышно ворчание мотоцикла или автомашины, но и вправду очень редко. Неустанно льющий дождь дополнял эту картину мрачным акцентом безнадежности.

Говоря по правде, вся эта всеобщая паника и миграция казались Смиту реакцией уж сильно преувеличенной; вот только какой должна быть правильная реакция на превращение террористами столицы страны в зараженное радиацией кладбище из бетона и грязи? Тем более, что и до взрыва Москва уже была превращена в один громадный лагерь беженцев из ЕВЗ, дополнительно забитый неожиданно переброшенными сюда частями Красной Армии и Министерства Внутренних Дел. Первые оценки количества погибших говорили о четырехстах тысячах; еще двести тысяч было причислено к живым трупам, раненных было раза в два больше.

Выжрын сам предложил провести интервью, и Смит, со шлемом на голове, провел с полковником длинную, передаваемую живьем на весь мир беседу, во время которой повторил наверное все уже ранее использованные в их частных разговорах аргументы. Ксаврас, небритый, в военной безрукавке цвета хаки, надетой на черный свитер, в сбитом на затылок берете, в перчатках на багровых руках, спокойный, очень серьезный, отвечал без излишнего возбуждения, не иронизируя, не выражая ни гордости, ни покаяния; с самого начала до конца он выдерживал ноту патетического патриотизма: Польша, Польша и Польша, перечислял все нанесенные обиды, представлял громаду страданий и утрат, акцентировал множество несправедливостей; не кривя губ, внутренне собравшись, он глядел прямо в черные глазища объективов, не отводя глаз на блески молний и не мигая, потому что интервью проводилось на пленэре. Ксаврас сидел на огромном камне, а за его спиной висело страшное надмосковское небо, какая-то стена злобного мрака, на которой в свете грозы мелькали фиолетовые, багровые и грязно-желтые пятна; начал падать дождь, а Выжрын все говорил и говорил, и вот тогда Смит - который в этот момент уже и не был Смитом, а лишь глазами и ушами миллиардов телезрителей - и вправду полюбил Неуловимого Ксавраса Выжрына, полюбил давным-давно позабытой, дикой, детской, своими горячими вибрациями проникающей до самого мозга костей любовью, которой подростки, со всей свойственным им радостным иррационализмом, дарят своих целлулоидных идолов, когда, втиснувшись в кресла, заслоненные теплым полумраком зала кинотеатра, они ловят с экрана каждый жест, каждое словечко, каждое движение мышц своих личных божищ. Быть может, Ксаврас знал, что делает, быть может, он осознавал значение момента, а может попросту выполнял инструкции Еврея. Это уже не имело никакого значения; важен был эффект, сам же эффект был поражающий. Миру явился новый ангел, новый демон, Ариман мести, Ваал атома, Аластор исторической справедливости; с телевизионного экрана он проникал в разум любого человека, а поскольку не был ничем новым, то представлял собой лишь напоминание о предвечном, реинкарнацией неизменного, и его с охотой принимали, позволяли проникнуть в свои сердца, а уж там он начинал расти.

День за днем, ночь за ночью ехали они на своих разболтанных грузовиках по этой стране хаоса; Смит сидел съежившись, сунув динамик аппарата в ухо, и слушал. Нарождалась новая религия. Понятное дело, что это была религия конца двадцатого века, следовательно, она ни в чем не походила на добрые старые религии времен истины и отречений. В Лос-Анджелесе шестнадцатилетний сирота облился бензином и поджег себя посреди Бульвара Заходящего Солнца, крича из пламени имя Выжрына. Поначалу в Германии, затем во Франции, потом в Штатах появились футболки с напечатанным кадром из того знаменитого интервью Смита: выпрямившийся Ксаврас в своей военной одежке с симметрично сложенными на коленях руками, вонзившись глазами в глядящего, а за ним - Армагеддон, черно-синие кишки бури, оргазм Зверя. Неуловимого Ксавраса с Джоном Фортри в главной роли снова начали крутить по всем кинотеатрам. Появились первые песни: лирические баллады и тяжелые дарк-роковые сюиты (Я видел террориста... с глазами преданного влюбленного. Люди, влюбленные в Слово - как они размышляют? как ненавидят? как думают? я не знаю, не понимаю, это математика бесконечности: идеал минус кровь невинных, плач матерей, клочья детских тел - все так же дает в результате идеал. Как они считают, эти террористы с глазами влюбленных, которым изменили...? Они предъявляют миру какое-то страшное обвинение - это видно в их глазах - обвинение в том, что мир таков, каким он есть, а они хотели бы чего-то другого, идеального, их самих. Это люди, влюбленные в Слово; они видят его, слышат, чувствуют, верят, верят в жизнь и смерть, а смерть для них не важна, только лишь идеал - Отчизны, человека, справедливости... Кровавые святые, эти террористы с глазами преданных и обманутых влюбленных - как же я им завидую...) и дискотечные ритмы-стробоскопы (Ксаврасксаврас-ксаврасксаврасксаврасксаврас-Выжрыыыыыын!!!), первые стихи и картины, более или менее абстрактные; а уж от статей и научных работ о Ксаврасе пухли газеты - телевизионные же программы вообще стали монотематичными. На прутья ограды сиднейского консульства Российской Федерации кто-то ночью насадил шестьдесят шесть новорожденных котят. Рядом надпись на тротуаре: "Это для Ксавраса". В Калифорнии была зарегистрирована Первая Церковь Черного Выжрына. В уличных граффити стали преобладать бело-красные оттенки. XAVRAS FOREVER. WYZHRYN RULES. HERE COMES XW! WYZHRYN OR DEATH. I'M A POLE! Волна погромов польских и российских эмигрантов катилась по всему миру. Уже несколько десятков новорожденных носило имя Ксаврас. Лига Наций объявила Выжрына человекоубийцей и военным преступником. Пять тысяч человек, в основном молодежь, прошла демонстрацией перед ее зданием. "Свободу Польше!", "Ксаврас - это месть за ваши грехи, господа политики!", "Повесить сукина сына!", "Бери меня, Ксаврас, я твоя". Кто-то прислал бомбу в нью-йоркскую штаб-квартиру WCN. Семье Айена Смита назначили круглосуточную защиту из полицейских. Перчатки, по покрою похожие на те, в которых Выжрын замучил насмерть генерала Серьезного, принято было называть "ксаврасками"; понятное дело, что их продажа росла невероятными темпами. Появились и сразу же стали модными черные словно ночь презервативы с бело-красным логотипом АОП и серебряным орлом. FUCK ME, XAVRAS!