Николай Лукин - Судьба открытия

— Почему сюда?

— Нельзя тебе туда. Там публика почище.

— А где буфет?

— И там есть, и тут есть… Давай, уважаемый, не валандайся!

У Лисицына было дрогнули брови, но тотчас же он с усмешкой подчинился. После питерских улиц как-то по-новому ощутил и поддевку на себе, и всю свою нынешнюю ситуацию. В уме его даже мельком пронеслась строка из басни: «Орлам случается и ниже кур спускаться…»

Трактирный зал третьеразрядного пошиба. В углу у окон двое слепых играют на скрипке и на гармошке вальс «Дунайские волны». За буфетной стойкой стоит разбитной долговязый парень. Не без щегольства в движениях орудует рюмками, тарелками, графинами. Рот у парня — большой; волосы — кудрявые.

Лисицын постоял у стойки. Волнуясь внутренне, смотрел. Наконец задал свой вопрос:

— Послушай, молодец… Кирюха у вас не бывает?

— Кто? — переспросил буфетчик и медленно поставил стопку тарелок.

— Кирюха, говорю.

— А ну-ка, — буфетчик поманил рукой, — зайдем сюда, в коридор.

Лисицын зашел за стойку. Тут же, за портьерой, начались полутемные закоулки — дорога, вероятно, к кухне.

Буфетчик неожиданно цепко схватил его за локти и что есть силы закричал:

— Митрий Пантелеич, еще один попался! Митрий Пантелеич! Помогай!

Тяжелым ударом Лисицын сшиб буфетчика с ног, тремя прыжками промчался через зал, отбросил ставшего на пути швейцара. Выбежал на мостовую. Бежал до тех пор, пока почувствовал — нечем дышать. Лишь тогда оглянулся.

Позади — пустая, тускло освещенная улица. К счастью, ни единого прохожего.

Он прислонился к столбу. Сердце бухало в груди, кровь стучала в висках.

Чуть придя в себя, он понял, где сейчас находится: надо, свернув за угол, обогнуть церковную ограду, пройти квартал вперед — и там живет тетя Капочка.

Старухи уже спали, когда в передней раздался звонок.

Лисицын долго ждал, потом услышал голос Варвары. Однако Варвара не сразу открыла ему: от испуга все никак не могла управиться с дверными запорами.

Но вот наконец он вошел, а Варвара попятилась куда-то.

Такой знакомый с детства запах — мяты и ванили. Прежним звуком при его шагах заскрипели половицы. В гостиной те же фикусы. Диван. «Полтавская битва» в позолоченной раме…

— Вовочка! — простонала тетка, выглядывая из соседней комнаты.

Она была в ночном чепце и фланелевом капоте. Казалась маленькой совсем и дряхлой. Протягивала перед собой трясущиеся руки.

Варвара за ее спиной бормотала несуразное:

— Ах-те… Слава тебе… Барыня… Владимир Михайлович…

— Ну, вот я и приехал, — сказал Лисицын, стараясь держаться как можно бодрее.

Тетка обняла его, заплакав. Целовала, гладила. Вся вздрагивала от рыданий.

— За что?… Уж думала я, думала… О боже мой милостивый!.. Вовочка… Ну, как же ты? У Миши сын — преступник! Каторжник простой! Голубчик, Вовочка!.. О господи!..

Тоже вытирая слезы, Варвара подала барыне стакан воды. Жалостно посматривая на Лисицына, вдруг сказала ему:

— А мы вас ожидать уже устали. Ждем почитай два месяца…

Лисицын вскинул на нее пронзительный взгляд. А Капитолина Андреевна сразу же перебила Варвару:

— Да, милый, приходил этот… страх какой, представь: из жандармского. Говорил, что ты, скорей всего, поедешь за границу, только зря поедешь — на границе-то тебя приготовились поймать. А если ты заедешь в Петербург, то, наверно, к нам зайдешь…

Рука Лисицына непроизвольно поднялась, чтобы потрогать бороду. Повисла в воздухе: бороды нет.

— Да ты сядь, голубчик, сядь… Ты что, не ужинал?… — продолжала Капитолина Андреевна. — Говорил, — воскликнула она, — дурак он этакий! — чтобы мы на тебя донесли! На случай, если ты заглянешь в Петербург, чтобы мы — по секрету от тебя живехонько в полицию… На все лады запугивал. К дворянской чести обращался! Что он понимает в чести?! Ах, уж вот — по правде негодяй!..

Лисицын озабоченно смотрел на тетку. А она спустя минуту опять всхлипнула. Лишь теперь заметила его убогую грязноватую поддевку. Ее пальцы ощупывали заношенную ткань.

— Другого у тебя и нет, поди?… Дружочек милый ты, бедняжка мой!..

Затем обе старухи ушли, оставив Лисицына в гостиной.

Вон как все сложилось: жандармы разгадали, куда он устремится. И Глебова потерян след. И паспорт ненадежен. И задерживаться в Петербурге даже лишний час нельзя — его именно здесь подстерегают и ищут.

Откуда-то запахло табаком и нафталином. В гостиную всунулся ворох одежды, за ворохом появилась несшая его Варвара. Потом — тетя Капочка, со вторым ворохом, полегче. Обе принялись раскладывать то, что принесли, по креслам и на ломберном столике.

Эти вещи полвека тому назад принадлежали Евгению Ивановичу Татарцеву. Они составляют одну из драгоценных реликвий тети Капочки. Лисицын помнит, как она их свято бережет.

— Он ростом был с тебя, — сказала она сейчас, чихнув от нафталина. — Выбирай что тебе подходит. Примерь!

Лисицына это растрогало. Брать любой лишний груз ему было не нужно и вовсе некстати. А гардероб покойного Евгения ему казался уж совершенно неподходящим. Но он почувствовал: нельзя пренебречь ее жертвой — тетка будет насмерть обижена.

Среди мундиров и халатов с брандебурами он увидел скромный старомодный пиджачок, отложил его. Кроме того, взял немного пожелтевшего от времени белья да теплую куртку, подбитую мехом.

Когда он сел обратно на диван, Капитолину Андреевну осенило:

— Вовочка, живи у нас! Никуда не будешь выходить. Мы никому не скажем…

— Что вы! Нет, теперь мне в Петербурге — никак.

Уныло потускнев, она понимающе кивнула.

Спохватились, что он, наверно, голоден. Повели его в столовую.

Он неохотно ел, а тетка и Варвара глядели на него вздыхая.

Ударили часы — знакомым голосом, знакомые до каждого пятнышка на циферблате круглые стенные часы. На них уже половина второго.

— Ну, я поел, и надо в путь, — с налетом грусти проговорил Лисицын.

Старухи, обе сразу, заплакали навзрыд. Приговаривали, одна перебивая другую, что он мог бы у них побыть хоть три-четыре дня. Нельзя же так быстро: приехал, и сразу уезжать. Не к чужим пришел. Куда он ночью-то? На что глядя? В кои веки довелось повидаться…

Лисицын отрицательно качал головой.

— Ты что: так прямо — за границу? — спросила тетка.

— Да нет, — ответил он, — я в такое место заберусь, где меня с собаками не сыщешь. Только не тревожьтесь за меня. Все отлично будет!

Еще с мокрыми глазами Капитолина Андреевна принесла из своей спальни шкатулку.

— Возьми, дружок, — сказала она, — это твое. Кроме этого, у меня в банке счет. Останется тебе по завещанию.

В шкатулке были деньги — пачечка сторублевых ассигнаций.

Поблагодарив, он сказал, что здесь слишком много для него. Куда ему столько! И после ее настойчивых просьб согласился взять лишь половину: