Ант Скаладинс - ПАРИКМАХЕРСКИЕ РЕБЯТА. Сборник остросюжетной фантастики

«Билет в одну сторону! — фыркнул он про себя. — Летайте самолетами Аэрофлота. Сами летайте!»

Он был с Верой, он вел Веру в ресторан. У него были деньги. Он вел Веру через Первомайский сквер, там не было большой толкучки. Он гордился тем, что Вера такая красивая, он радовался, что вечер теплый, под ногами поблескивают лужицы от недавнего короткого дождя. Он видел в конце аллеи большую лужу. Хорошо бы взять Веру на руки и легко перенести ее через сырое место. Правда, он не знал, как она к этому отнесется. Появись сейчас перед ним Заратустра Намаганор и его кореша, он нашел бы в себе силы увеличить их косолапость.

А Вера шла свободно, легко. Она шла легким шагом, переступая лужицы, чуть поддергивая коротенькую юбку, хотя это движение ничему, в сущности, уже не служило: ничего большего Вера ни скрыть от Алехина, ни показать ему уже не могла.

Они шли под липами, переступая мелкие лужицы, так, будто шли по главной улице какого-нибудь неплохого веселого государства, и тихо, покойно было у них на душе. Алехин расправил плечи, от него веяло уверенностью и силой. Вера, наоборот, немножечко побледнела. От волнения. Она все поглядывала на Алехина снизу вверх, хотя нисколько не уступала ему в росте.

— Ты мало отдыхаешь, — сказала она ему.

— Мы вместе в отпуск поедем, — ответил он. — Хочешь на Дальний Восток? — Почему-то ему не хотелось думать о Черном море.

— Деньги нужны, — сказала Вера серьезно. Она была хозяйственная. — Я вот много не зарабатываю, — сказала она, — но мне хватает. Я вот вышла куда, так в автобус сразу не лезу. Такси беру. Никто на ногу не наступает, не жмет, как в автобусе.

Алехин поддакнул. Это точно. Он тоже иногда берет такси. Но настаивать на этом он не стал.

Вера пожаловалась: — Иногда так хочется откровенности. Вот сесть с другом и излить душу. Приятельницы и подружки тут не подходят. Они потом болтают и вся твоя откровенность на виду. А очень хочется откровенности…

Вера, конечно, не собиралась все сразу выкладывать перед ним, но чего-то такого ждала от него, Алехина.

Он, может, и раскрылся бы Вере, но в этот момент они подошли к большой луже.

Лужа была плоская, солидная, как в его переулочке. По ее поверхности плавали радужные разводы.

— Машин у нас стало, как в Америке, — неодобрительно заметил Алехин. — Ты тут осторожно, Вера. Вот ступай на тот кирпичик, а я тебя на сухом месте приму.

Вера улыбнулась. Немножко смущаясь, она чуть поддернула свою коротенькую юбку. Ноги у нее были загорелые. Выказывая смущение, она ступила на указанный кирпичик, и кирпичик незамедлительно подвернулся под ее высокой ногой. Охнув, Вера рухнула прямо в радужные разводы.

Алехин глазом не успел моргнуть, но потом его пробило сразу. Умей он, знай он, как это делается, он бы умер незамедлительно или провалился бы сквозь землю к антиподам. Там, среди антиподов и сумчатых, он бы и прожил остаток жизни, никому не давая о себе знать. Но он никуда не провалился. Он тянул Веру за руку, он пытался носовым платком оттереть радужные сырые пятна с ее кофточки, он сорвал с плеч и набросил на ее плечи ветровку.

— Ты простудишься, — беспокоился он, — давай побежим ко мне. Это ж рядом, печку затопим. — Он сразу забыл, что домик у него сгорел еще утром.

Вера вырвалась и побежала по аллее.

— Вера! — крикнул он с отчаянием.

Она не обернулась. Она ускорила шаг. Она не хотела, чтобы он ее преследовал. Он и не стал ее преследовать. «Вот возьму запал у рака Аввы, — решил он, — и трахну весь этот мир».

Так и решил: трахну!

Мир рухнул.

Алехин знал это. Алехин был полон темных мыслей.

Он стоял под окнами девятиэтажки. Он прошел к девятиэтажке по своему переулочку, видел родное пепелище, его преследовал скорбный запах гари. Подняв голову, он, как звезду, видел высоко над собой светящееся окно Веры. Рядом светилось окно однокомнатной квартиры пенсионера Евченко. В окнах сержанта Светлаева огня не было, видимо, сержант еще не вернулся с Чукотки.

В переулке Алехин слышал за собой торопливые шаги, на пожарище тоже маячили смутные тени — он ничего не боялся. Плевал он и на темные силуэты, укрывавшиеся за телефонной будкой. Он презирал себя.

«Вегетирую, как микроб на питательной среде». Когда-то он услышал эту фразу от математика Н. и впервые понял, к чему и к кому она относится.

Понятно, он не толкал Веру в лужу, но он не успел ее подхватить. Он ненадежен. Он ничтожество. Может, его хватает на то, чтобы выиграть семь будильников «Слава», но какой в этом смысл?

Он неотступно глядел на светлое окно Веры.

Наверное, у нее так и течет с потолка, а он не помог ей. Наверное, она уже приняла душ, а он стоит под ее окном. Наверное, она пьет горячий чай и думает, какое ничтожество этот Алехин.

Он был готов на все.

Он позвал:

— Авва!

Умный рак не откликнулся.

Алехин сунул руку в карман ветровки, но не обнаружил кармана. Как, впрочем, и самой ветровки. Ведь он накинул ее Вере на плечи. Это была крошечная, но зацепка. Хоть какая-то вещь еще связывает его с Верой.

Он понимал, восстановить их отношения невозможно, но эта зацепка оставляла ему некий ничтожный шанс.

«Я позвоню Вере, — вдруг решил он. — Что, собственно, я теряю?» Она скажет: «Алехин, я не хочу тебя больше никогда видеть».

Он уедет из города…

Он искал монетку. Он ничего не находил. Все деньги, как и рак Авва, остались в карманах ветровки, которую он набросил на плечи несчастной Веры.

— Ребята, — воззвал он к теням, перешептывающимся за телефонной будкой (наверное, там курили ребятишки). — Ребята, кто даст двушку? Или копейками.

Знакомый голос заметил не без сарказма: — Деньги труд любят.

— Ты мне будешь говорить… Двушки жалко? Да я тебе полтинник потом отдам! — Алехин врал, как в лучшие времена. Не было у него ни девушки, ни дома, ни полтинника. Ничего у него не было. И никого у него не было, и это-то и было самым плохим.

Из-за будки, дергаясь, вылез длинноволосый. Оба его приятеля остались в тени.

— Билет надо взять, — гримасничая, заметил длинноволосый.

«Возьмешь билет, они тебя увезут в аэропорт. У них роскошная машина, будет приятно прокатиться в такой машине. Ну?» — Подавитесь своим билетом.

Длинноволосый, не целясь, двинул Алехина кулаком в лоб. От удара глаза Алехина враз одичали.

Алехин отступил.

Он понял, теперь его бьют всерьез. Его теснили. Длинноволосый подпрыгивал и пытался достать до его зубов, Вий, пыхтя, пытался засунуть авиабилет в задний карман его брюк, флегматичный Заратустра Намаганов следил за происходящим, скрестив на груди руки и низко надвинув на лоб свою огромную мохнатую кепку.

Алехин с ужасом понял, что его искалечат под окнами Веры. Может, он даже начнет кричать. А это и будет последней каплей.