Владимир Савченко - За перевалом. Научно-фантастический роман (С иллюстрациями)

— Новый и последний принцип их философии гласил: «Мысль обнимает все — поэтому надо наращивать мысль!» — снова вступил Дан. — Наращивать, накоплять, тренировать… К мысли они применили те же понятия, что спортсмен к мускулатуре. И вот мы, два существа иного мира, висели в глубоководных костюмах напротив студенистого комка в воде — и нам казалось, что все у них, обитателей Одиннадцатой, хорошо и правильно. Именно их путь эволюции естествен, магистралей, а наш, земной, сомнителен.

Их, наших холоднокровных родичей, дело правое: болотная размытость, смешение, слияние со средой более нормальны в натуре, чем наш порыв к выразительности, противопоставление себя стихиям. Напрасно мы суетимся — тем же кончим.

— Да, велико было психическое очарование Высшего Простейшего, — подтвердила Ксена, — хотя вроде бы нам только показали и рассказали свою историю, а выводы предоставили делать самим. Не предоставили нам это, нет!.. Однако то, что Амебы неявно внушали, доказывали нам, настолько противоречило нашему характеру, складу мыслей, историческому опыту — самой природе человеческой, что в глубинах душ у нас накапливался неподвластный никакому телепатическому влиянию протест. У Дана, вероятно, побольше, чем у меня, поэтому он первый и начал.

«И что же вы познали и сотворили сверх упрощения самих себя?» Мы были в общем психическом поле, я равно с Амебой поняла его вопрос.

«А что еще нужно сверх этого! Мы творим возможности, этого достаточно. Знаем же все!»

«В пределах от плюс пяти до плюс сорока пяти градусов, — полемически уточнил Дан, — в воде и при малом освещении».

«Нам не нужны иные пределы. И эти вполне достаточны, чтобы создавать куда более сложные и гармоничные образы, чем умеет простушка-природа».

«А где же они, почему мы их не видим? Почему нет соответствия между вашими богатыми возможностями и их реализацией? — не унимался Дан. — Вот, даже напротив, — и «живой» океан свернулся до пятнышек-баз!..»

«Мы можем снова сделать весь океан живым — но зачем? Областей-маток нам — утончившимся, почти невещественным — вполне достаточно».

«Да-да… И овеществлять представления в воздушной среде вы можете, только почему-то давно не делаете этого!»

«Во избежание лишних усилий. В воде — легче».

«Ага, а на суше, значит, все-таки не просто, трудно? Вот ты… ты могло бы исполнить на нашем острове какое-то представление, материальный образ?

Столб, например, или лягушку?»

«М-м… Так сразу — нет. Надо время, чтобы вспомнить, восстановить в себе это умение. Мы не склонны загружать память ненужной информацией. Достаточно помнить, что есть такая возможность»

«Понимаю: теперь вас удовлетворяет сознание того, что вы можете восстановить в себе какие-то способности, как ранее удовлетворяло сознание обладания ими, а еще раньше — сознание использования своих возможностей, так?»

Это было приятно, просто здорово — воспринимать мысли не только Амебы, но и Дана. Раньше я не воспринимала так его мысли, как и он мои, — по той простой причине, что их у нас не было, не появлялись. А теперь… даже излишне напористая манера Дана выражать свое мнение, которая нередко коробила его товарищей, огорчала и меня, теперь радовала, ибо в ней проявлялось его мнение и личность.

«Ты несколько утрируешь, но так», — согласилось ВП.

«Ну, ясненько: еще некоторое время спустя вы удовлетворитесь сознанием того, что могли бы вспомнить, как восстановить в себе те или иные прекрасные способности-возможности. Затем для душевного комфорта вам окажется достаточно сознания, что в ваших мозгах могли бы возникнуть воспоминания о возможности вспомнить о чем-то таком… о чем бишь? А не все ли равно. Так вы необратимо утратите и способность овеществлять в воде, как утратили ее для суши, утратите память, самосознание — и впадете в предсмертную спячку!»

«Мы не утратим память и не впадем в спячку, — надменно помыслило в ответ ВП, — мы устойчивы и бессмертны. И все вместе, и каждый в отдельности — мы храним информацию как об общем, так и об индивидуальностях своих. Овладев изменчивостью, мы перестали быть подвластны носителю ее — времени — и можем всегда вернуть себя в любое прежнее состояние».

«Мы можем… Да вы перезабудете и эти знания, как перезабыли от безделья уже многое! Да и ни к чему они вам: вы замкнулись на самих себе, вам некуда стало развиваться. От вас и так мало, что осталось, а скоро и совсем растворитесь в своей водичке!»

Пришло время и Амебе пережить оскорбленность, а нам — почувствовать силу ее.

Высшее Простейшее издало беззвучное: «Да как вы смеете?!» — силы, можно сказать, фугасного взрыва. Сначала его ощутили наши головы, потом оно сотрясло судорогами туловища и напоследок отдалось в пятках. Амеба вскипела — почти в буквальном смысле: из желтого студня повалили обильные пузыри.

Последнее, что «вспомнили», это что мы еще несмышленыши так рассуж-дать, что слово «млекопитающиеся» родственно с «молокососы», что прежде чем утверждать такое столь категорически, недурственно бы нам прожить свои миллионы лет, — тогда будет видно, на что и как замкнется человечество.

Амеба исчезла. У нас с Даном из носа текла кровь.

— Нас ободрила эта прорезавшаяся возможность противостоять телепатическому напору Амеб своей мыслью, — заговорил Дан. — Она обусловливала диалог, спор, сопоставления точек зрения — все, от результатов чего должны выиграть и мы, и они. Поэтому во второй половине ночи мы, отдохнув в ракете, снова поплыли в море. Искать общения. Мы не понимали, насколько это было легкомысленно и опасно.

Кадры памяти: темное море опалесцирует тысячами пятен-обликов — над водой фиолетовыми, в ней оранжево-серыми. Иные пятна поднимаются по блестящим струям дождя, проплывают над островом и ракетой, кружат над медленно плывущими во тьму астронавтами. Много собралось здесь Амеб!

— Теперь, плывя, мы чувствовали-знали, что о содержании нашей последней беседы с тем вскипевшим ВП известно им всем — и даром нам это не пройдет.

Нам стало не по себе. Но показать это, дрогнуть, повернуть вспять — тоже было ни к чему. Мы прибыли на планету с добром, явились какие есть, со своими взглядами на жизнь, искали не выгод для себя, а общения и взаимопонимания — чего же нам опасаться!

В двухстах метрах от берега мы начали медленно погружаться, ожидая, как водится, что какое-то ВП неподалеку от нас осветится, вступит в Контакт…

Но не тут-то было! Их много было окрест: серые тепловатости плавали вверху, внизу и по сторонам. Но все они расступались при нашем приближении, смыкались за нами — и безмолвствовали. Чем глубже мы погружались, тем более чувствовали какой-то гнет… Какой диалог, какие споры — они нас в упор не видели! Точнее, воспринимали нас, надерзивших, — и презирали! В жизни не чувствовали ничего противнее и тяжелей этого концентрированного презрения: надменного, холодно испускаемого на нас со всех сторон. Мы плыли будто не в воде, а в море презрения… не дай бог еще пережить! — Дан впервые за передачу сорвался с ровного тона. — Я показался себе таким ничтожным, глупым… и вроде уже раскаивался, что осмелился перечить — и кому?!