Наталья Иртенина - Железяка и Баламут

И все стало прежним. Милым, родным, любимым. В глазах у Железяки защипало от простого человеческого счастья – счастья встречи после горькой разлуки. Он украдкой смахнул слезу, оторвался от фонаря и влился в поток прохожих, не ведающих о том, какому испытанию подвергается их хрупкий мир и сами они.

Ошалевший от приключения, Железяка улыбался встречным людям во весь рот и с несознаваемой тревогой вглядывался в лица. Внутри вибрировало странное, незнакомое, очень яркое ощущение. Настолько яркое, что даже формулируемое. Ощущение, что все, кто мозолит нам глаза на протяжении жизни или просто попадается навстречу – это якорные крючья, которыми мы цепляемся за скалу собственной отваги, чтобы нас не унесли и не поглотили волны крысиного страха. А то, от чего целиком зависит твоя уверенность в собственной безопасности, нужно холить и лелеять. Иными словами, любить.

Железяка немедленно преисполнился отваги, достаточной для того, чтоб как минимум начать испытывать симпатию к прохожим и не обходить их больше стороной. И забыть о страшных простынях. Оттого и смотрели на него как на психа. И теперь уже не он, а от него уходили в сторонку.

Показалась вывеска трактира, и Железяка почувствовал грызущий голод. Зашел, широко улыбнулся официанту, сделал заказ. Еда оказалась совсем невкусной, кофе отдавал вековой пылью. Не глядя в счет, Железяка раскрыл бумажник. Улыбка сползла с лица. Он держал в руках с десяток конфетных фантиков, притворяющихся деньгами, и пытался что-то сказать. Но получалось лишь невыразительное мычание. Официант, молодой парень в красном жилете, с нездоровым лицом, похожим на картофельное пюре, ждал, бесстрастно глядя на веер разноцветных бумажек. Наконец Железяка выдохнул виновато:

– Вот… – и протянул руку с выражением нищего, просящего копеечку.

Официант быстрым натренированным движением выхватил три обертки.

– Этого достаточно, – сказал он добрым голосом. – Заходите к нам еще. – Железяка, ничего не поняв, уразумел только одно: парень содрал с него очень хорошие чаевые.

На улице он еще раз заглянул в бумажник. Там ничего не изменилось. Он вытащил один цветной лоскуток и сунул его в окошко ларька, спросив бутылку минеральной воды. При этом ощущал себя фальшивомонетчиком и жалобно улыбался. Вместе с бутылкой ему вручили на сдачу мятую горстку таких же конфетных денег, поменьше размером.

В голове обосновалась четкая, очень реалистическая мысль: «Это заговор». Железяка весьма удивился тому, с какой поспешностью и облегчением он ухватился за нее теперь, всего три дня спустя после того как собственноручно убил ту же самую мысль, показавшуюся тогда фискальной и невежественной. Подрывающей основы цивилизованного миропорядка. Теперь же следовало признать, что от миропорядка не убудет больше, чем уже убыло. Как-то сам собой, очень естественно заговор определился как мировой жидомасонский. Ну а какой еще-то? И это было страшно. Железяка никогда не верил в жидомасонские заговоры, но не доверять также глазам своим, свидетельствующим очевидное, он пока еще не решался. А когда тебя с детства приучают положительно не верить во что-то, и вот оно встает у тебя перед носом – тут невольно проникнешься подозрением к великим учителям человечества, веками скрывавшим свое истинное лицо и правду о мире. Это, знаете ли, удар ниже пояса.

Железяка решил, что пора сказать свое слово и если не поставить точку во всем этом сомнительном деле, то хотя бы публично заявить собственную позицию и протест.

Скоро он был дома. Перевернул вверх дном квартиру на глазах у изумленно жмурящегося со сна кота. Наконец нашел – в банке из-под сметаны на верхней полке в туалете. Муляж ручной гранаты РГД-5, приобретенный в магазине сувениров под влиянием потребительского аффекта для неизвестных целей. В сметанной банке был замаскирован от «бандитов».

Железяка освободил гранату от упаковки и нежно, с любовью погладил ее поверхность пальцами. Как настоящая. Потом взял большую сумку, положил гранату в боковой кармашек и с чувством презрения к самому себе украл нераспечатанные колготки Инги. Кот следил за ним со все возрастающим недоумением в круглых блюдечках глаз. Потом подал возмущенный голос. Железяка вздрогнул, услышав надсадный вопль, который в другое время мог сойти за трепетную серенаду, исполняемую под луной:

– Меняааооооуууууу!..

Он очумело посмотрел на кота, но тот робко потупился, словно сам от себя не ожидал таких вокалов, и уже тише неуверенно добавил:

– Мм?

Переступил с лапы на лапу и хлопнул глазами.

В другое время Железяка поддался бы на уговоры и внял воплю котовьей души. Но сейчас он был слишком напуган, чтобы выслушивать какие бы то ни было доводы.

Он подхватил сумку с гранатой и колготками и отправился на дело.

Железяка помнил, как в школе на уроках литературы в него вдалбливали одну простую истину: «Если что-то в мире сильно не так, то все позволено». Примерно так – сама истина Железяке запомнилась очень приблизительно, наверное, она, не ходила торными путями вдалбливания, предпочитала другие. Впрочем, Железяку такие тонкости сейчас совсем не трогали. С миром что-то сильно не так, и надо было действовать. Любыми способами.

Банк «Ультима Туле» находился недалеко, пешком пять минут. И совесть Железяку совсем не угрызала. Перед золочеными дверьми банка, почему-то наводящими на мысли об импортной сантехнике, Железяка натянул на голову колготки, просунул палец в кольцо взрывателя на муляже и храбро ворвался в банк. Из-за непривычности ситуации заорал он нечто до крайности неосмысленное:

– Всем лежать!!! Это погром! Руки из карманов на стену! Стреляю без предупреждения!

Но, похоже, напугал этим только сам себя. Головы стоявших в очереди к окошечку кассы повернулись к нему с недовольством и угрозой. Женщина за окошечком только мельком глянула на него, поджала губы и осуждающе покачала головой. Железяка ее совсем не заинтересовал, и она снова опустила голову.

– Это ограбление, – на всякий случай еще раз предупредил Железяка и поднял повыше руку с гранатой. Голос его прозвучал смущенно и растерянно.

– Чего голосишь, фраер? Не видишь – очередь, – хмуро сказал маленький, коренастый человек, заросший до бровей черным волосом, похожий на уголовника. В руках у него был короткий пистолет-пулемет, который он как драгоценность прижимал к животу, на голове – полосатая вязаная шапочка.

Железяка попятился.

– Гнидой буду, если пропущу, – просипел другой, глядя на Железяку глазами удава, и хотел плюнуть, но посмотрел с сомнением на красивый блестящий пол и не стал. В волосатых кулаках он сжимал автомат Калашникова.

Железяка сглотнул и, презирая себя за трусость и раболепие, выдавил: