Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
- Название:ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Краковский - ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ краткое содержание
РОМАН
МОСКВА
СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ
1983
Владимир Краковский известен как автор повестей «Письма Саши Бунина», «Три окурка у горизонта», «Лето текущего года», «Какая у вас улыбка!» и многих рассказов. Они печатались в журналах «Юность», «Звезда», «Костер», выходили отдельными изданиями у нас в стране и за рубежом, по ним ставились кинофильмы и радиоспектакли.
Новый роман «День творения» – история жизни великого, по замыслу автора, ученого, его удач, озарений, поражений на пути к открытию.
Художник Евгений АДАМОВ
4702010200-187
К --- 55-83
083(02)-83
© Издательство «Советский писатель». 1983 г.
ДЕНЬ ТВОРЕНИЯ - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Раньше почти все свои музыкальные познания мальчик Коля получал в подарок от парней с транзисторами. Пройдет какой-нибудь такой мимо, плеснет в уши мелодией и – поминай как звали, но мелодия, пригоршня ее, не больше, остается – плещется в Колиной голове и плещется, переливается и переливается, напевает ее Коля и напевает: ля-ля-ля, ли-ли-ли…- все, стоп, сначала, потому что, как петь дальше, неизвестно: ушел парень. И вот так напевает Коля: ля-ля-ля, ли-ли-ли, а потом нечаянно возьмет и присочинит к подаренной звучащей лужице журчащий ручеек, то есть додумает песню сам.
Но тут получилось совсем по-другому: никакого парня с транзистором на улице не было и вообще в такую рань никто ни на чем не играл, а песня в голове все равно звучала, никогда не слышанная, совершенно новая, причем от минуты к минуте громче и громче.
Мальчик Коля пропел ее с начала до конца несколько раз и постепенно догадался, что эту песню сочинил он сам.
Конечно, кое у кого могут появиться глупые сомнения. Мол, мальчик мог услышать эту песню накануне, а потом забыть, и вот теперь она снова всплыла в памяти, возникла в ушах как своя собственная.
Смешно так думать. Во-первых, Коля никогда не забывал услышанных песен. Во-вторых, всегда очень хорошо помнил где, когда и от кого он данную песню услышал. Он не забывал ни места, где она коснулась его ушей, ни парня, из транзистора которого она вылетала, – вправо он шел или в разодранных на заду джинсах; ни погоды – солнечный ли был день или, наоборот, к вечеру дело клонилось. И когда начинал напевать эту песню, перед его глазами сразу возникала солнечная или в сумерках улица, марка транзистора и серое тело парня, выглядывавшее из джинсовой прорехи в те моменты, когда он делал шаг левой ногой.
А когда правой делал – прореха не зияла почему-то. Может, в этом явлении проявлялся какой-то закон природы, но не исключено, что парень специально так сконструировал прореху – для эффекта.
Так что и в мыслях держать нечего – будто мальчик Коля присвоил чужую песню. Его она, первая сочиненная им, и он побежал с нею к Верещагину – хвастаться и петь.
Дядя Валя пулей вылетает из избы. «Стой!» – кричит парнишке, с мотоциклом тот, каждую ночь – паскуда! – будит дядю Валю своим дурацким драндулетом, но сейчас в нужный момент подвернулся. «К мосту! – кричит ему, на багажник вскакивая. – Потом на шоссе! Быстрей!» Фрр-дрр-вжик! – срывается с места мотоцикл-драндулет, мчится, рассекая медлительный воздух, у парня-паскуды рот до ушей, обожает, хулиган, скорость, любит, бездельник, когда погоняют. Дядя Валя, раскорячившись, в багажник тощий зад вжимает, пожирает мотоцикл пространство, проглатывает, как фокусник шпагу, узкое лезвие дороги – вот вдали тоненькая Тинина фигурка возникла, – былинка на асфальте… Поравнялись!
«Ну, племянница, ну! – говорит дядя Валя тяжело дыша, будто весь путь бегом пробежал, – локоть Тины у него в кулаке уже. – Ах ты, девка! Деньги нашла, сбежала, я тебя в чулан запру, вон как далеко зашло, совсем голову потеряла, в сортир не выпущу, парашу в чулан поставлю, ведро эмалированное, Нюрка купила, его и поставлю…»
«Я – пьян, – говорит себе именно в этот момент Верещагин. – Но не так, как все. А иначе. Я – все иначе. Я пойду по улицам, шатаясь из стороны в сторону и распевая первую Колину песню, но, если милиционер захочет отвезти меня в вытрезвитель, я дохну ему в лицо, и он удивленно поднимет свои милицейские брови к козырьку своей милицейской фуражки; какое у вас чистое дыхание, скажет он, – как в лесу на поляне, где растут фиалки, очень похоже. Фиалки не растут на полянах, возражу я ему, они предпочитают заросли, они благоухают в тени. Но вы шатаетесь, скажет милиционер, и глаза у вас разудалые, и рот в хмельной улыбке, я уже не говорю про речь – она странна, но вы не пьяный, почему? Ничего не отвечу я, уйду, оставив его печалиться над загадкой, человек над загадкой – всегда в печали, я всю жизнь в печали, пусть и он немного, пусть вечером скажет жене: я встретил шатающегося человека, он распевал странную песню, но дыхание имел благоуханное, как лесная темная чаща, изобилующая фиалками. Он выглядел как человек, которому прямая дорога в вытрезвитель, но я не посмел отвезти его туда и теперь в печали».
«А вот и напрасно не отвезли, – сказал Верещагин вслух. – Я был пьян. То есть я уже пьян».
Он только что звонил в институт – директор еще не примчался, сказали ему, но получена телеграмма, им подписанная, срочно вылетает, но завтра – завтра он прибудет, наверное, днем, но, может, и вечером, – ха, скажет ему Верещагин, ну и натворил я здесь без тебя делов, красную дату в календаре создал, – тысячелетиями ежегодно человечество будет отмечать этот исторический день, Днем Кристалла называя его и напиваясь от радости, что он существует… Пока Верещагин пьян один, подоспеет Пеликан, вернется со своего курорта, Верещагин умоется тогда холодной водой, обвяжет голову полотенцем и скажет: «Ну и натворил я здесь без тебя делов, никто в мире еще такого не вытворял, давай расскажу тебе подробно, что я навытворял».
И Пеликан тоже станет пьяным. Иначе.
А Тину заперли в чулан. Взрослую уже фактически девушку и – без суда, без следствия. Дядя Валя запер. Лично.
Подходит Тина к стене и думает: выломаю сейчас эту доску и – убегу. Тоненькая Тина, легко пролезла бы в узкую щель. Но поскольку тоненькая, то и не в силах выломать доску.
Много есть таких человеческих качеств, которые, с одной стороны, вроде бы облегчают, а с другой – они же и затрудняют.
Ложится тоненькая Тина на топчан, вытягивает свои длинные стройные ноги до самой стены и чувствует: уютно ей. И думает: «Хорошо мне. И ничего больше не надо. Ну его, Верещагина».
Неужели сбывается предсказанное дядей Валей охлаждение? Стало быть, не дурак он, знает тонкости бабьей психики, даром что, кроме как с женой, ни с одной женщиной близко не водился.
А и то – ведь сказано кем-то: чтоб понимать женщин, лучше узнать одну хорошо, чем многих так себе.
Приходит на ум Тине следующее: главное – это просто жить. Дышать, улыбаться, закрывать-открывать глаза. И, закрыв, не думать о том, что будет, когда откроешь, а открыв, не пугаться мысли, что когда-нибудь придется закрыть. И ни к чему не стремиться. Потому что, когда стремишься, перестаешь чувствовать, как живешь. Не жадничать, не хватать жизнь с ее удовольствиями, потому что все, что человеку надо, – внутри него: природа вложила, позаботилась. И нет большего счастья, чем наслаждаться самим собой, жить как куколка, питаясь яствами, которые заготовлены от рождения, а не добыты кровью, не пахнут потом, и так пока все безболезненно кончится: выпорхнет из лопнувшего кокона золотая бабочка и улетит высоко в небо, на седьмой этаж Мира Здания…
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: