Кеннет Балмер - Солнца Скорпиона

Все мы находились в состоянии растущего нетерпеливого предвкушения, ибо зеленое солнце Генодрас, с каждым днем опускалось все ниже, приближаясь к красному солнцу Зиму, и время Великой Смерти уже почти настало.

Каждый день сближал светила, и это сближение становилось почти видимым.

В тот миг, когда Генодрас исчезнет из поля зрения и скроется позади Зима, и придет время нашего восстания. Для охваченных мятежным пылом рабочих уже не играло роли, что они тоже считались приверженцами Гродно. Для них этот день положит конец долгим сезонам гнета, кнут и цепь должны быть изгнаны будут, и никакое суеверие этого не предотвратит.

В ночь, которая, как все мы знали, будет последней, ко мне подошла Холли. Она облачилась в свой шуш-чиф, умастила тело и волосы и выглядела очень даже восхитительно. Подойдя она рассмеялась со своей обычной лукавой скромностью, и её невинное личико раскраснелось.

— Ну и ну, Холли, — брякнул я, не подумав. — Ты выглядишь просто очаровательно!

— И это все, Писец? Всего лишь… «очаровательно»!

Хибара была освещена неровным, трепещущим светом свечи, и воняло здесь похоже не так сильно. Генал и Пугнарсес куда-то ушли. Я знал, что в последнюю минуту мы попытались создать линию тайной связи с рабами портового района где, как только начнется первая атака, тюрьмы сразу обеспечат нас бойцами, сильными и стойкими.

Я испытывал беспокойство, но предпочитал не выказывать его при Холли.

У двери кто-то шаркнул, но Холли не услышала. Она повернулась ко мне, надулась, вынуждая себя сообщить мне нечто бывшее для нее, в силу её природы, чрезвычайно важным, но чрезвычайно трудным. Я, словно случайно, отодвинулся подальше. Мне совершенно не хотелось, чтобы Генал или Пугнарсес — или Болан, если уж на то пошло — оказался в том положении подслушивающего, в котором я сам оказался несколько дней назад.

— Ах, Писец… ну почему ты так слеп?

Она двигалась осторожно, как птичка, но эти движения заставили меня снова отступить, удаляясь от постели, где я прятал под соломой кольчугу и длинный меч, но положенный так, чтобы его можно было мгновенно выхватить.

— Скоро придет время, Холли, — указал я.

— Да, время для войны, Писец. Но неужели война целиком занимает тебя?

— Да уж хотел бы надеяться, что нет! — хмыкнул я.

Я посмотрел на нее, на её яркие глаза, мягкую и гибкую фигурку под шуш-чифом… и те, кто вошли, чуть не захватили меня врасплох. Одежду их составляли серые набедренные повязки рабов, но их свирепые рожи магнатов украшали вислые монгольские усы, а в руках они сжимали мечи. Лица эти четверо обмотали серыми тряпками, так что виднелись только глаза да те же усы.

Я рванулся к мечу. Меня не остановила со стуком воткнувшаяся куда-то стрела. Я резко развернулся с мечом в руке — и застыл.

— Вот так-то лучше, крамф, — презрительно фыркнул магнат.

Натянутый лук, стрела в тетиве, наконечник с зазубринами — это все не остановило бы меня, ибо крозары превратили отбивание мечом летящих стрел в своего рода ритуальную забаву. Нет — стрела была нацелена прямо в сердце Холли, которая прижималась к стене, зажав рот руками, с расширившимися глазами, задыхаясь от ужаса.

Я бросил меч и пинком загнал его под солому. И тогда они взяли меня без борьбы, потому что все это время безжалостная стрела по прежнему целила в сердце Холли.

За свою долгую жизнь я побывал в разных тюрьмах, хотя и ни в одной не задержался на длительный срок. Тюрьма под магдагским храмом на-Приагс была не хуже большинства и намного лучше некоторых.

Меня раздели донага и распялили у влажной стены, заковав лодыжки и запястья в ржавые железные браслеты, от которых к железному же обручу на талии тянулись раздражающе болтающиеся цепи. Вот так я и ждал в полутьме частично освещенной струящимся сквозь железную решетку красноватым сиянием.

Всякие мысли о восстании начисто вылетели у меня из головы. И не потому, что я отчаялся. Когда меня уводили из хибары, я видел перед ней сваленные в кучу тела моих командиров групп, убитых, зверски убитых. И видел, как с воплем убегал вглубь «нахаловки» Болан. Его лысая голова сверкала в сиянии четвертой луны, Завуалированной, а из левого плеча у него торчала стрела. Когда зеленое солнце появится снова, любой бунт наверняка будет подавлен.

Тюремщики вытащили меня на допрос. Это были люди, поскольку во время Великой Смерти и Великого Рождения в храмы Магдага не допускали никаких наемников полулюдей-полузверей. Магнаты второго класса, они принадлежали к той же породе, что и Венгард, который с такой злобой приказал пощекотать меня «старым змеем».

Стены и потолок комнаты, куда меня привели — вернее, пригнали пинками и затрещинами — были сделаны из неотесанного камня. Угол перегораживал стурмовый стол. За ним сидел начальник стражи, весь с головы до ног в кольчуге и с мечом на боку. Разговаривая со мной, он то и дело оглаживал эти безобразные вислые магдагские усы.

— Ты расскажешь нам обо всех последних планах мятежников, раст. А не то умрешь неприятной смертью.

Полагаю, он увидел, что меня этим не возьмешь; поскольку не хуже чем я знал, что после такого меня сразу же убьют. Тут, как вы услышите, я ошибался.

— Мы знаем твои замыслы — ты, кого рабы называют Писцом. У нас есть образчики вашего жалкого оружия, сделанного рабами. Но нам нужны кое-какие уточнения.

У них хватило неосторожности оставить меня с целой бухтой цепи между лодыжек. Те цепи, что соединяли мне запястья, конечно же послужат неплохим оружием. Не потрудившись пнуть стоявших рядом со мной охранников, я перемахнул прямо через стол, обвил цепь вокруг горла начальника стражи и потянул, заставляя того выгнуться назад.

— Я оставлю тебе достаточно воздуха, чтобы скомандовать этим крамфам, — ядовито прошипел я ему на ухо. Он визгливо прокулдыкал своим громилам приказ отойти. Пат.

Тут дверь распахнулась, и вошел Гликас.

Его резкий властный голос уже с порога разносился по помещению:

— Пошлите за заключенным, Писцом. Этого раба окружает какая-то тайна, которую я…

И тут он увидел меня. С шипением втянул в себя воздух. Его длинный меч молниеносно вылетел из ножен.

— Я зарублю тебя, раб, задушишь ли ты этого злосчастного начальника стражи или нет, — он засмеялся шелковистым змеиным смехом. — Наверно, я в любом случае прикажу его удавить — за то, что он позволил тебе совершить такую наглость, — и ожег взглядом парализованных тюремщиков: — Схватить его!

Смерть этого магдагского магната второго класса никому не пошла бы на пользу. Я отпустил его — разумеется, не без сожаления.

Мои шатеновые волосы сильно отросли, бороду и усы я не стриг, и они разлохматились. Я стоял перед столом, грязный, замызганный и потный. Гликас по-прежнему направлял свой меч на меня.