Джулия Джонс - Измена (Книга Слов - 2)

Сами пинки мало трогали Джека - вчерашняя боль оставила его, и он впал в какое-то горячечное бесчувствие, - но оскорбления стерпеть он не мог. Понурого следовало поучить хорошим манерам. Если бы Джек сумел подняться с пола, он бы незамедлительно занялся этим. Но в тот миг у него одна только левая рука действовала как надо, у Понурого же все члены работали на славу, хотя тот утруждал только правую ногу, - и соотношение четыре к одному представлялось по меньшей мере неравным.

Понурый отошел и тут же вернулся с чашей эля и миской угрей. У Джека при виде их скрутило желудок. В книгах Баралиса героям в темнице всегда давали только черствый хлеб и воду, а его тут кормили одними угрями. У хальков и еда воюет. От головокружения все мысли сбивались в кучу, как овцы, наполняя тяжестью голову, и Джек погружался в мир, где колбасы орудуют ножами, а окорока целят из луков в сыры.

Когда он снова пришел в себя, жир на угрях уже застыл. Свет из бойниц переместился на пол, и в нем виднелась вереница тараканов, шествующих к миске. Джек подтолкнул угрей к ним - пусть едят на здоровье. Но эль он никому не отдаст. Взять чашу оказалось нелегким делом - руки все время тряслись, и удержать любой предмет представлялось невозможным. В довершение всех зол перед Джеком то и дело являлись две чаши, и он не знал, к которой тянуться. Он перевернулся на живот, чтобы достать чашу ртом, но зрение снова изменило ему - и рядом возникла вторая. У Джека появилась блестящая мысль нацелиться в середку обеих чаш. Это сработало. Эль был теплый, и в нем плавала какая-то дрянь, но Джек лакал его жадно, как собака. Ему послышался звук, словно от капели, - и он сразу сообразил, что это его пот капает в чашу.

Миска с угрями уже кишела тараканами, и угри шевелились как живые под напором сотен челюстей. От этого зрелища Джека затошнило. Он оторвался от чаши и сосредоточился на миске. Когда он колдовал, ему становилось легче. Воображая, будто его желудок - это мех с водой, он напряг брюшные мускулы, выдавливая воду наружу. Одновременно он изгнал из головы все мысли, оставив только одну: желание уничтожить миску. Растопка была готова - недоставало только искры, чтобы ее поджечь. Джек вызвал в уме образ Роваса, шепчущего слова утешения на ухо Тариссе - в самое ухо, так что слюна увлажняет мочку. Колдовская сила хлынула снизу ко рту, обожгла язык - и миг спустя миска с угрями разлетелась на куски.

На Джека посыпались тараканы, угри вместе с подливкой, черепки вонзились в его дрожащую плоть. Он не сумел сдержать подступившей тошноты, и его вывернуло в камыш на полу. Его стошнило не из-за насекомых, угрей или колдовства - а из-за того, как низко он пал, чтобы сделать колдовство возможным. Ему было стыдно пользоваться Тариссой как огнивом. В замке Харвелл была одна некрасивая прачка по имени Мария. Однажды она зазвала Джека в темную каморку, где держала щелок и моющую глину, вцепилась в него мясистыми ручищами и прижалась тонкогубым ртом к его губам. Ему не хотелось ее целовать - но он вызвал в памяти образ подавальщицы Финдры и представил ее на месте Марии. Это сразу возбудило его, и он целовал прачку и ласкал ее тяжелые твердые груди. Потом ему стало совестно - ведь он использовал и Марию, и Финдру. После этого он и близко не подходил к прачечной, но вины своей не мог забыть. Даже и теперь запах свежевыстиранного белья заставлял его краснеть от стыда.

А сейчас он использует Тариссу так же, как тогда Финдру.

Сознание покидало Джека, и он боролся, чтобы его удержать: он не желал больше тратить долгие часы на горячечный бред. Он стряхнул с себя мусор, стараясь не смотреть на руки. За последние два дня он наловчился не видеть своего тела. Слишком жуткое это было зрелище. Однажды ему попались на глаза укусы, заплывшие гноем, и он решил, что больше этого не случится.

По-настоящему его донимала только стреляная рана в груди. Она была высоко у правого плеча, и весь участок тела вокруг нее не знал покоя. Наконечник удалили - Джек так и не узнал кто, уж верно, не Понурый, - но этим все и ограничилось. Рану не прижгли, не зашили, не помазали бальзамом, и камзол намертво прилип к ней. Джеку казалось, что если он отдерет от раны ткань, то истечет кровью.

Мысли путались. Перед ним возникла прачка Мария, прося его снять камзол и дать ей постирать. Следом явился мастер Фраллит, ругая Джека за то, что тот напустил гною в тесто, Грифт наливал Боджеру эль тараканьего цвета, объясняя, почему прачки лучше всех в постели.

- Ах ты сволочь, все бы тебе дрыхнуть! Вставай, червяк вонючий!

Потребовалось несколько пинков, чтобы до Джека дошло, что этот голос принадлежит не сну, а яви, так хорошо эти слова подходили к его видениям.

Он открыл глаза как раз вовремя, когда Понурый выплеснул ему в лицо содержимое ведра.

- Я так и думал, что от этого ты очухаешься, - молвил стражник, словно лекарь, верно определивший болезнь. - А мы тебе тут дружка привели. - По его знаку вошел второй стражник, толкая перед собой какого-то человека. Он твой земляк, так что вы славно поладите. Как, говоришь, тебя звать?

- Бринж.

Вид Бринж имел плачевный: нос сломан, оба глаза подбиты, на руках отпечаталась веревка. Как видно, его привязали к бочонку и били.

- Так вот, этот Бринж проведет с тобой ночь, - заявил Понурый, направляясь к двери. - Ты расспроси его хорошенько, как в Халькусе пытают, потому как завтра в это же время за тобой придет наш главный палач - пусть Бринж тебе расскажет, какой он злой бывает, если ему перечат. - Понурый дружелюбно улыбнулся и закрыл за собой дверь.

* * *

Тавалиск провел пухлой рукой по бледной студенистой поверхности, потом ткнул в нее пальцем. Превосходно. Рубец мягкий, словно мальчишечьи ляжки. Устричного цвета, он колыхался как живой, испуская легкий запах. Бесчисленные шишечки покрывали его, немного разнообразя эту бескровную груду. Свиной желудок не считается деликатесом, и все-таки это объедение. Ничто не сравнится с ним по нежности и пикантности, ничто так не дразнит язык. Многие совершают ошибку, отваривая рубец с солью и луком, - но Тавалиск знал, что его надо лишь слегка потомить в свином бульоне с уксусом: только тогда он сохраняет свой букет. В правильно приготовленном рубце можно различить вкус всего, что ела свинья.

Тавалиск отрезал себе кусок, наслаждаясь мягкостью кушанья, - но тут в дверь постучали.

- Войдите, - крикнул архиепископ так, что пришедшему следовало бы хорошо подумать, входить или нет.

- Надеюсь, ваше преосвященство сегодня в добром здравии? - спросил, вступая в комнату, Гамил.

- Я чувствовал себя преотлично, но только что мое настроение круто изменилось к худшему.

Гамил продолжал как ни в чем не бывало:

- Я получил известие о вторжении Кайлока, ваше преосвященство. Он идет по западному Халькусу словно пожар. Это настоящий демон - он убивает женщин и детей, истребляет скот и строит дамбы, чтобы затоплять поля. Не говоря уж о том, что он сжигает каждый стог и курятник на своем пути. Новый король, как видно, твердо намерен поставить Халькус на колени.