Джулия Джонс - Измена (Книга Слов - 2)

Пастухи тогда спасли Баралиса. Из Ганатты он убрался с позором. Его наставник считал свою племянницу чересчур юной для любовных игр. Ей было тринадцать, и ее лобок только-только опушился, а бедра едва начали круглиться - и все же она была готова. В ее потаенных взглядах было больше соблазна, нежели скромности. Наставник застал их вместе. На бедрах девочки была кровь, и та же кровь окрасила губы Баралиса. На другой день Баралис уже держал путь на север.

Путешествия всегда были опасны для него - не явилось исключением и это. Он шел с бродячими музыкантами - они направлялись в замок Харвелл, чтобы играть на помолвке Аринальды и Лескета. Баралис слушал их рассказы о Четырех Королевствах - король Лескет, говорили они, не из сильных государей, его больше заботит охота, чем государственные дела, - и вот тогда-то у него стали зарождаться некоторые мысли. Той стране явно недоставало твердой руки, и великие возможности предоставлялись там человеку, готовому ими воспользоваться.

Лишь четыре года спустя дорога привела его в Королевства. В ста лигах к северу от Силбура на путников напали разбойники. Их было трое против одного. Баралис совершил оплошность, прибегнув к защитной ворожбе. Суеверные и тупые разбойники сочли его дьяволом, а музыкантов - его приспешниками и перебили всех, кроме него. Ведь против дьяволов сталь бессильна.

Избитого и связанного Баралиса они притащили в свой лагерь. Они дразнили и шпыняли его, а когда им это наскучило, они стали его пытать. Его руки погружали в горячие угли - да не однажды, а много раз. Он и по сей день помнил эту боль. Наконец он им надоел, и они бросили его умирать на каменистой равнине.

Но ему дьявольски посчастливилось. Палимый солнцем и жаждой, слишком слабый даже для простейших пассов, он был так близок к смерти, что от него пахло падалью. Его посещали видения, и звезды вещали ему о великом. Он многому научился тогда, на краю гибели. Он видел все. Его судьба развертывалась перед ним, искушая видением Севера, который, точно спелый плод, только и ждет, чтобы его сорвали, тут же грозя смертью и вечным забвением.

Когда кочевники нашли его, он заключил свою сделку с дьяволом. Или с судьбой - или что там еще стравливает людей или страны между собой, а потом ждет, кто победит. Он стал частью равнины, где умирал, и двоим, нашедшим его, осталось лишь склониться перед его судьбой. Они доставили его в свое племя, а там старейшины лечили его как охотника - да он во многом и был им. Загоревшись желанием спасти его, они называли его избранником и предлагали ему все, чем владели, словно Богу.

Он пробыл у них ровно год. Пастухи не знали, что такое добро и зло, но уважали силу, плодовитость и судьбу. За это время он отточил тело и дух, а ум обогатил древним знанием. Он покинул Равнины, видя перед собой цель и владея средствами ее достижения.

...Вернувшись к настоящему, Баралис сосредоточился на девушке. Она лежала тихо, с закрытыми глазами под промокшей от слез повязкой. Баралис разделил с ней снадобье, но нож предназначался для нее одной.

Ох, какая боль! Мышцы на его груди и нежная ткань под ними - все сожжено ради спасения жизни глупой девчонки. Катерина Бренская еще не знает, в каком она долгу перед ним.

Руками твердыми, несмотря на боль, Баралис взял нож и разрезал платье своей жертвы. При свете сальной свечки обнажились груди и живот. Не так молода, как ему бы хотелось, но еще в том возрасте, когда кожа быстро разглаживается после щипка.

- Переверни ее, - велел он. На спине кожи больше. Кроп подошел и исполнил приказание. - Хорошо. Теперь подай мне второй сосуд. - Баралис осмотрел кожу девушки - да, это как раз то, что нужно.

Кроп, покопавшись на столе, нашел чашку со свежеистолченным листом.

- Этот, хозяин?

Баралис кивнул.

- Подержи. - Он нагнулся над девушкой и кольнул ножом ее спину около копчика. Кровь, яркая и веселая, побежала по клинку в подставленную чашу. Сок листа поднялся ей навстречу. Баралис сильно прикусил кончик языка, заново ощутив вкус масла. Его кровь тоже капнула в чашу - теперь зелье готово. Баралис помешал его голыми пальцами и направил в сосуд магическую силу.

От слабости, охватившей его, он пошатнулся. Кроп караулил, заранее подставив руки. Зелье, восприняв колдовскую искру, изменило свою природу. Баралис втер его в спину девушки и тут же ощутил ответный жар, обжегший его грудь.

Боль достигла новых мучительных высот. Девушка на кровати зашевелилась. Нож сам потянулся к ней - Баралис только держался за рукоять.

Клинок чертил свой путь вдоль спины, через шею, снова вдоль спины и над ягодицами. Девушка выгибала хребет навстречу ему. Баралис начинал терять себя - он чувствовал на себе каждый надрез ножа. С тяжелой головой и мокрыми от крови руками, он колебался на краю тьмы. Еще один укол острой, ужасающей боли - и девушка, прекрасная в своем самоотречении, отдала ему себя.

Он рухнул навзничь. Прошлое и будущее перестали существовать. Его грудь пылала адским пламенем, пожиравшим плоть. Откуда-то донесся голос:

- У нее ожерелье красивое, с совами. Можно я возьму его, хозяин?

Баралис так и не мог потом вспомнить, кивнул он или покачал головой.

Мейбор испытывал приятное возбуждение. Жизнь хороша, а эль еще лучше. Стакан в руке, две женщины в постели - кто мог бы желать большего? Одна молодая особа лежала задом вверх, обессиленная напором его страсти, а вторая, пышечка этакая, плутовка, поглядывала на него - не повторить ли, мол, еще разок?

Но он еще не совсем дозрел.

Собственно говоря, теперь, когда он порезвился так, что и содержательница борделя осталась бы им довольна, желания его поувяли заодно со стручком любви, но ум не желал угомониться.

Он встал, скромно прикрывшись большой подушкой, и позвал:

- Лев! - Так он сократил имя герцогской собаки, которую звали Левандра. - Лев! Иди сюда, мальчик. - Мейбор почему-то упорно отказывался признать, что Левандра на самом деле девочка.

- Послушай, дружок, - подала голос девица с кровати, - я на такие дела не согласна ни за какие деньги.

Мейбор, не обращая на нее внимания, умильно улыбнулся собаке.

- Хороший мальчик. Хороший. - Сначала он побаивался этой страшной на вид твари, но теперь, глядя, как она машет хвостом и смотрит на него умными глазами, он, можно сказать, полюбил ее. Собака подошла и лизнула его в лицо. - Ах ты, ублюдок этакий, - нежно сказал Мейбор, открывая сундук у кровати. - Сейчас я дам кое-что моему мальчику, дам зубками покусать. Мейбор достал рубашку Баралиса и сунул ее собаке. - Убей, парень, убей.

Собака зарычала, словно адское чудище, и мигом изодрала рубашку в клочья. С пеной у рта, вся дрожа, она продолжала истреблять лоскутья так, словно они угрожали ее жизни. Мейбор улыбнулся, довольный. Не зря он дал псу такое имя.