Павел Амнуэль - Дорога на Элинор

— Нет. Положил трубку. Я еще удивился… Нет, больше ничего.

— У вас есть какие-нибудь предположения о том, почему Ресовцев звонил именно вам?

— Какие предположения? — Терехов поймал себя на том, что повышает голос. — Мало ли кто звонит! Каждый день кто-нибудь!

— Успокойтесь, Владимир Эрнстович, — примирительно произнес Лисовский. — Почему вы так нервничаете?

— Я не… Просто вы три раза задаете один и тот же вопрос.

— Я хочу убедиться, что все зафиксировал верно. Итак, с Ресовцевым вы знакомы не были, телефонный звонок оказался для вас неожиданностью, слов вы точно не запомнили, и никаких предположений, почему Ресовцев звонил именно вам, у вас нет.

— Совершенно верно, — с облегчением сказал Терехов.

— Майору Мартынову вы звонили, потому что прочитали в интернете сообщение о самоубийстве, и со странным звонком вы это сообщение не связали.

— Совершенно верно, — повторил Терехов.

— Спасибо, — с некоторой неуверенностью в голосе сказал следователь, захлопнул блокнот, остановил запись в диктофоне, аккуратно спрятал прибор в кармашек одного из отделений атташе-кейса и поднялся.

— Спасибо, — повторил он, бегло, будто случайным взглядом, оглядывая комнату. — И до свидания. Не буду вас больше задерживать.

— Вы меня не задерживаете, — пробормотал Терехов, приободрившись. Он хотел добавить: «Как вы можете меня задерживать, я ведь у себя дома», но промолчал, резонно рассудив, что в любом случае, а тем более в этом, лучше чего-то не договорить, чем сказать лишнее.

Он проводил Лисовского до двери, они обменялись рукопожатиями, и, уже выйдя на лестничную площадку, следователь сказал:

— Мы не успели поговорить о Жанне Романовне Синицыной, но это как-нибудь в другой раз.

Ошеломленный Терехов не успел ответить, да и не нашелся бы, что сказать на это неожиданное заявление — Лисовский не стал дожидаться лифта и бодро сбежал по ступенькам. Стук его каблуков еще минуту отдавался у Терехова в ушах.

Вернувшись в квартиру, он бесцельно ходил по комнатам, ощущая себя загнанным в ловушку зверем. Сам полез, — думал он. Сам позвонил старлею, успевшему стать майором. И на Шаболовку сам поперся. И эту женщину выследил. И к Пращуру — существует он или нет на самом деле — ввалился по неизвестной причине. Сам нарывался.

А прежде того опубликовал под своим именем чужой роман.

И за каким-то чертом приходил к Ресовцеву вечером накануне его трагической кончины.

Ерунда, подумал Терехов. Я даже адреса до сих пор не знаю. Как, интересно, я мог явиться к этому человеку, если не знаю, где он жил?

А если…

Мысль, пришедшая ему в голову, была бы естественна на странице фантастического триллера, фантастику Терехов не любил и в свои тексты не допускал, хотя многие нынешние авторы обожали сцены и ситуации, находившиеся либо на грани фантастических допущений, либо даже за гранью. Нет, он себе этого не позволял…

А «Вторжение в Элинор»? Если это не фантастика, то что?

Но ведь это не я! — крикнул Терехов сам себе и сам над собой рассмеялся. Не я? Вот книжка на столе, вот фамилия на обложке.

Значит, это не фантастика. Все это было. И на самом деле он знал и сейчас знает адрес Ресовцева, где-то в подсознании адрес записан, и если, как утверждает соседка, он приходил к Ресовцеву в тот вечер, то почему не пойти опять? Отдаться интуиции и идти куда глаза глядят. В прошлый раз он искал дом Ресовцева целенаправленно, зная, что ищет и по каким конкретным критериям. Сознание подвело, сознание и должно было подвести. А если…

Господи, как все это глупо.

Терехов шел быстро, не глядя по сторонам, думал только о том, какой сегодня хороший день, солнце жарит, будто в августе, на небе ни облачка, и даже уличные кошки почему-то не такие облезлые, как обычно, а на деревьях появились желтые листья, скоро золотая осень, лучшее время года, Алена обожала собирать опавшие листья, выбирала самые большие, и квартира становилась похожа на бульвар — листья валялись где попало, на полу, на столах, на полках, на диване и даже на кровати, а один-два самых красивых листа Алена обычно клала себе под подушку, говорила, что, если спать на листьях, то снятся замечательные осенние сны, добрые и с хорошим концом.

Задумавшись, Терехов шел и шел, и остановился, наконец, когда уперся в закрытую дверь — типичную дверь старого московского дома, крашенную и перекрашенную, с многочисленными старыми и свежими царапинами, разбитым замком и большой, вроде бы золоченной, а на самом деле, конечно, медной ручкой.

Очнувшись от мыслей об Алене (почему он подумал о бывшей жене, а не о Маргарите, если на то пошло?), Терехов огляделся и не узнал улицы. Похоже, он никогда здесь не был. А может, наоборот, бывал неоднократно, старые московские районы выглядели одновременно разными и одинаковыми, с первого взгляда и не определишь, если нет опорных вешек — таблички с названием улицы, например.

Терехов оглядел фасад четырехэтажного дома — над дверью был обозначен на синем квадратике номер «23», а таблички с названием улицы не оказалось, вместо нее пустел темный прямоугольник.

Улица была не широкой и не узкой — двустороннее движение, высаженные в вырезах асфальта деревья.

Терехов шел от метро «Шаболовская» и понимал, что уйти очень уж далеко не мог — максимум кварталов десять-двенадцать, если, конечно, ощущение времени ему не изменило.

Никаких гарантий того, что он пришел по нужному адресу. Вполне вероятно — даже почти наверняка — интуиция сыграла с ним если не злую, то бессмысленную шутку, и сейчас он в этом убедится.

Терехов постоял минуты две, не решаясь ни войти, ни отправиться восвояси. Послышались быстрые шаги; прежде чем Терехов успел отойти в сторону, дверь распахнулась, и он оказался лицом к лицу с женщиной лет шестидесяти, одетой в добротное, но не по современной моде, темно-коричневое пальто. На голове у женщины была шляпка, похожая на спикировавшую летающую тарелку, даже усики антенн торчали в разные стороны, или это были перья?

— Да? — сказала женщина, глядя Терехову в глаза и не отводя взгляда. — Вы? А Жанны нету, она сегодня не приходила.

— Н-нет, — пробормотал Терехов, — мне не Жанна… Вы — соседка Эдуарда Викторовича?

— Извините, — сказала женщина, — вообще-то я тороплюсь… Вы хотели что-то спросить? У меня?

— У вас, — Терехов не предполагал, что разговор, которого он искал, будет происходит на улице, он настроил себя, что, если повезет и он действительно найдет дом, где жил Ресовцев, то и с соседкой беседовать будет у нее в квартире — в гостиной или на кухне или, может, на лестничной площадке, если она не захочет впустить его к себе.

— У вас, — повторил он. — Вы меня узнали?