Юрий Антропов - Самосожжение

Он вошел следом за нею в гостиную.

И тотчас увидел нечто такое, что видел не раз и не два там, в Лунинске…

На малахитовых ножках покоилась большая, из оникса, матово-молочная столешница, разделенная на шестьдесят четыре квадрата, которые, как и фигуры — каждая величиной с бутылку, были сделаны из камня. Белый мрамор, черный лабрадорит…

Лобное место Бээна.

Все же дал о себе знать!

То-то Гею мнилось в Татрах, что с часу на час он встретит Бээна…

Гей остолбенел у входа в гостиную.

Алина, проследив за его неподвижным взглядом, усмехнулась:

— Подарок моего отца… — И быстро добавила: — А ему подарили этот стол где-то в Сибири…

Было самое время спросить напрямую, как дела ее папаши, однако теперь Гею страшно стало представить себе, что Алина и впрямь являлась дочерью Бээна. Значит, маску с нее на Рысы не сняли?

Гей ближе к столу подошел, как бы время выгадывая, но Алина рукой указала на середину гостиной:

— Встаньте сюда!

Сказала — как приказала.

Он молча повиновался, сделал вперед ровно три шага, вскинул голову и увидел в простенке портрет…

— Но ведь это же Бээн! — воскликнул он в испуге.

— Да, мой отец большой начальник, — сказала Алина как ни в чем не бывало и опять поспешно добавила: — Подойдите ближе, ближе!

— Его видно отовсюду… — буркнул Гей.

Он прищурился на портрет.

Портрет был в рост. На бордовой стене. Где, кроме портрета, ничего больше не было. Масло. Холст. Багет. Но это были для Гея второстепенные детали. Он лишь для того и отметил их сейчас, чтобы справиться с волнением. Чтобы проверить себя, что все это явь, не сон, не розыгрыш.

Какой там, к черту, розыгрыш!

Глаза несколько сонные и как бы обращенные в себя… мешки под глазами, чуть обрюзглые щеки, мясистые губы, которые, если вглядеться, были пригнаны друг к другу, как пара кирпичей… прядь волос, свисавшая на не очень высокий квадратный лоб.

Что еще можно добавить к этому?

Бээн куда-то в сторону смотрит.

Как там, на Гонной Дороге, в Лунинске.

Может, на Комбинат показывает или еще куда.

Гей не помнит, куда Бээн показывал в тот раз, когда они фотографировались — там, на Гонной Дороге, в Лунинске, во время Всесоюзного совещания металлургов.

Кстати, за фигурой Бээна, как на портретах мастеров Возрождения, была отчетливо видна местность. Среда обитания. Модус вивенди, или как там это называется.

С городского холма, на котором тогда снимал их для краеведческого музея Коля Глянцевый, открывалась роскошная перспектива.

Бээн любил перспективу…

Дальним фоном была гора Ивановский кряж с белым абрисом вождя на пологой вершине.

По предгорью вилась легендарная Гонная Дорога.

Потом шла окраина Лунинска. Новая Гавань и трубы Комбината. Индустриальная мощь Сибири.

А на переднем плане стоял Бээн…

Копирайт. Коля Глянцевый.

— Эй, вы где? — Алина тронула его за рукав.

— Я вспоминал, есть ли эта фотография, — Гей кивнул на портрет, — в Красной Папке.

— Этого не может быть! Такой фотографии нет вообще.

— Такая фотография, есть. В музее Лунинска.

— Да, но… этот портрет папы делал маститый художник с натуры!

— Насколько я знаю, маститый художник на Гонной Дороге не бывал… Разве что видел ее с высоты, пролетая в Индию…

Алина озадаченно примолкла, но потом воскликнула:

— При чем здесь Гонная Дорога и что это вообще такое?!

— А вы и не знаете? — съязвил Гей.

— Господи! Да я всю свою жизнь прожила за границей, училась, стажировалась, потом вышла за иностранца, за другого, за третьего… — Она усмехнулась, как бы выражая этой своей усмешкой печаль, а может, и сожаление о прожитой жизни, которую, как и всякой женщине, теперь ей хотелось бы прожить совсем иначе, такие дела. — И нигде, ни в одной стране, — сказала она твердо, — не встречалось мне такое странное название местности, или же что это такое, что за понятие?

Гей подавленно молчал.

Алина сказала, пожав плечами:

— Мне казалось, что этот портрет был написан в Старом Смоковце. И отец показывает на вершину Рысы.

— Но Бээн в Татрах не был! — загорячился Гей. — Он сам говорил мне! И просил побывать на Рысы, а потом рассказать ему, как и что. Об этом и по телефону мы говорили, несколько дней назад, перед отъездом сюда, я позвонил Борису Николаевичу…

— Бенедикту Никандровичу, — поправила его Алина. — Хотя все привыкли называть его Бээном. Такая вроде как ласковая аббревиатура… Вы где с ним познакомились-то? — спросила она участливо, уже и непонятно, какого Бээна в виду имея.

— Да в Лунинске, где же еще… — упавшим голосом произнес Гей.

— Мой отец, насколько я знаю, никогда не бывал в Лунинске.

И ей уже скучен стал этот разговор, она отошла к стене, на которой было нечто вроде миниатюрного пульта управления, разного цвета кнопки и клавиши, как раз напротив того простенка, где висел портрет Бээна.

— У меня однажды были в гостях земляки, — сказала она, — инженеры с Комбината, которым руководил отец. И они подарили мне эту систему…

Алина, глядя на портрет, вслепую нажала одну из кнопок на пульте. Вспыхнул яркий пучок света, направленный в верхнюю часть портрета. Алина прищурилась, напряженно откинув голову. И усмехнулась.

— Не то! — жестко сказала она и нажала сразу две клавиши, теперь возникла боковая подсветка, Алина снова прищурилась. — Ага, уже лучше… — Она утопила еще одну кнопку. — Вот! Можете полюбоваться…

Она глубоко вздохнула и, опустив руки, смотрела на портрет с таким выражением, как если бы перед нею не было вовсе никакого портрета, а был, например, прелестный вид на Фиалковую долину, за которой серебристо поблескивал Дунай, омывавший с другой стороны берег Австрии.

Увы, сам Гей видел все то же — изображение Бээна в рост на фоне пригорода Лунинска.

И Алина сказала ему:

— А теперь встаньте сюда, на мое место, и посмотрите…

Портрета не было. То есть багет, холст и масло — все это было, так и сверкало в световых потоках, а вот изображения Бээна словно никогда и не было.

— Не понимаю… — тихо сказал Гей.

— А вы смотрите! Смотрите!.. Освободитесь от всего, что делает вашу жизнь невыносимой…

— Чтобы вызвать воображение, что ли?

— Да нет, просто освобождайтесь.

— Мистика мне чужда, — твердо сказал Гей, между тем не отрывая взгляда от искрящегося под светом холста.

— Освобождайся молча, — заладила Алина одно и то же.

Господи, ну и влип я! — подумал Гей.

И при этом, наверно, скорбно склонил голову набок. Самую малость. Но этого было достаточно, чтобы возникла картина.

Мальчик и девочка лет шести играли с бабочкой на газоне.

Но куда же девался Бээн?

Солнце. Нежная зелень травы. Маргаритки, которые были похожи на белый цвет земляники…