Юрий Антропов - Самосожжение

Разорвать в клочья свидетельство любви, ревности, опять любви и опять ревности, надежды и отчаяния, а потом снова надежды…

И так далее и тому подобное.

Впрочем, совсем не исключено, что Алина, вроде как предвидя попытку Гея воссоздать будущее из прошлого с помощью атомов и молекул, решила своеобразно облегчить ему задачу, чтобы он смог воссоздавать как бы блочным, популярным в современном строительстве — что бы ни строили — методом.

А чуть позже у Гея появилась Красная Папка.

И в нее он стал собирать разные материалы.

Взамен любовных писем.

Такие дела.

Надо сказать, что Гей был добросовестным архивариусом.

Правда, поначалу он складывал в Красную Папку все подряд.

Без глубоко научного и глубоко содержательного анализа.

Именно так это называется.

Поэтому поначалу в Красной Папке оказался текст его выступления на совещании в Западной Сибири.

И он убрал его лишь после того, как Пророков сказал ему с мягким упреком без всякого предисловия:

ТЫ ЧЕГО ТАМ ПОНАПЛЕЛ?

Но даже и теперь, когда Гей старался всякий раз делать глубоко научный и глубоко содержательный анализ каждого нового документа, который поступал на хранение в его Красную Папку, материалы оказались перемешанными до такой степени, что у случайного посетителя архива могло сложиться впечатление, будто часть фотографий, например, может и большая, непременно должна в запасниках находиться, где-нибудь в пыльном темном углу чердака, это еще в лучшем случае, а то и вообще бы сжечь не мешало весь этот хлам, от которого, как сострил однажды Гей, одна только аллергия.

Кстати, ему это сравнение понравилось.

Историческая память, материализованная в аллергию…

Нет, в самом деле, неплохо! — думал Гей.

В Японии возникло движение, которое получило название ядерной аллергии.

Хорошо бы, думал Гей, такому движению возникнуть во всех странах мира — без исключения.

В сущности, самых разных фотографий накопилось в Красной Папке так много, тяжесть их стала до того ощутима, что Гей и сам уже прикидывал, а не сдать ли их в какой-нибудь музей.

Впрочем, для этой цели годился только один музей.

Города Лунинска.

Однако и туда могли принять лишь отдельные фотографии.

Например, ту, где на фоне Гонной Дороги была запечатлена шеренга заезжих, пардон, известных творческих работников с Бээном в центре шеренги.

Кстати, эта фотография в музее Лунинска уже была.

Копирайт. Коля Глянцевый.

Правда, и еще одна фотография из необъятной фототеки Гея оказалась в музее Лунинска.

На ней был изображен обоз переселенцев.

Точнее, это были старообрядцы.

Раскольники.

А если говорить еще точнее, это были политические ссыльные.

Екатерина Вторая императорским указом всемилостивейше позволила лучшим людям России вернуться в Россию из Польши, где они были в изгнании полтора века.

Но в Россию не Центральную, упаси боже, где сто пятьдесят лет назад жили эти русские люди, свято чтившие Веру, в том числе и образованная знать, а в глубину Сибири, на вымирание.

Так что декабристы пришли уже в обжитые места.

Старообрядцы, считал Гей, были своеобразными первыми декабристами.

Георгий, естественно, полагал, что это политическая ошибка Гея, хотя сам Гей видел в такой параллели справедливую оценку духовного начала русского человека, который испокон века шел на физические лишения во имя высокой идеи.

При этом Гей, разумеется, был противником идеализации старины, патриархальщины, славянофильства и уж конечно монархизма, дьявол бы его побрал, хотя кое-кто из социологов даже в наше время склонен впадать в такой архаизм.

Впрочем, это может называться иначе.

Но неужели все, абсолютно все сгорит, испарится в ядерной войне?! В том числе и Красная Папка…

Случайный посетитель архива мог найти в Красной Папке не только фотографии.

Там были, как уже ясно стало, и кое-какие другие материалы.

В частности, записи Гея.

Уроки графомании, как считал Георгий.

Ну да и сам Гей был достаточно умен и одарен, чтобы не считать свои записи ни умными, ни талантливыми. И он отшучивался, отвечая, что в этой Красной Папке останется бесценный материал для тех критиков и литературоведов, которые умудряются делать монографию или кандидатскую, а то и докторскую диссертацию на одном только названии того или иного произведения.

Ну а кроме всего прочего в Красной Папке были еще и высказывания Пророкова.

Как особый всеобъемлющий жанр!

Например, он однажды высказался так:

НАС ГУБИТ СКЛОННОСТЬ ЗАМЕНЯТЬ ДЕЛО РАЗГОВОРАМИ.

Хорошее высказывание!

Поначалу Гей даже не предполагал, что это высказывание Пророкова есть не что иное, как сокращенное высказывание Ленина…

И тут раздался звонок телефонный.

Под ложечкой екнуло у Гея…

Аппарат стоял в машине Алины.

— Ради бога, не поднимайте трубку! — взмолился Гей.

Она усмехнулась:

— Наверно, меня разыскивает невеста, моя лучшая подруга…

Гей покачал головой, на трезвонивший телефон глядя:

— Нет, это звонок не женский! Это звонит Мээн…

— Из машины моей лучшей подруги, то есть невесты…

— Да, он у нас не промах! — теперь усмехнулся Гей.

— Разве что по этой части…

— Вы давно его знаете?

— Да неужели Мээна понять нельзя и с первого взгляда? Уж примитивное, чем эта маска, не бывает…

Телефон трезвонил, казалось, еще неистовее.

Гей помолчал, а потом сказал тоном адвоката:

— Увы, не во всем он виноват сам! — Еще помолчал, как бы взвешивая то, о чем сказать хотел, и произнес: — Я вот прикидываю даже, нельзя ли вывести из него, то есть создать, образ положительного героя, который преодолевает в себе некоторые негативные черты, заимствованные, так сказать…

Телефон умолк, словно прислушиваясь.

— Создать или воссоздать? — уточнила вдруг Алина. — То есть из атомов и молекул, как говорил Адам.

— Ну-у… — замялся Гей. — А вам разве не все равно?

— Нет.

— Вы же человек не творческий, — уклонился Гей от прямого ответа. — Вы из племени читателей, а читатель у нас, как говорят и пишут, широкий, массовый…

— Кто говорит и пишет?

— Критики.

— Им теперь придется пересмотреть свое кредо, точнее — обрести его, выработать. В соответствии с новыми требованиями.

— Что вы имеете в виду?

Телефон снова зазвонил, но уже не так настойчиво.

Алина помедлила с ответом, сосредоточенно глядя на дорогу.

— Это же ясно, — сказала она, — что имеются в виду требования времени. — Она пожала плечами так, будто речь шла о чем-то очевидном.

Телефон опять перестал звонить.

Гей дыхание перевел.

— Да, но требования уже были определенно и твердо высказаны давно, — сказал он. — И в тысяча девятьсот семьдесят втором году, когда вышло постановление ЦК «О литературно-художественной критике», и в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году на июньском Пленуме, когда обсуждались идеологические вопросы.