Юрий Антропов - Самосожжение

— Я знаю. Слежу за прессой… — Она улыбкой как бы его упрекнула, что он ее недооценивает. — Но теперь, во-первых, сделаны высказывания еще более определенные и твердые, а во-вторых, и это самое главное, самое важное, эти требования не столько директивный характер имеют, сколько жизненный.

— Как вы это понимаете?

— А так, что иначе и жить уже невозможно.

— Это с вашей точки зрения? — спросил он с нажимом.

— Да нет, с любой, пожалуй. — Она закурила, и он, как ни странно, смолчал, не удивился даже. — И вот наконец-то пришел человек и сказал, что ВСЕ ВО ИМЯ ЧЕЛОВЕКА, НА БЛАГО ЧЕЛОВЕКА, что надо АКТИВНЕЕ РАЗВОРАЧИВАТЬ БОРЬБУ ЗА УКРЕПЛЕНИЕ ПОРЯДКА ВО ВСЕХ СФЕРАХ НАШЕЙ ЖИЗНИ, что надо ПРЕОДОЛЕТЬ НЕГАТИВНЫЕ ТЕНДЕНЦИИ, КРУТО ПОВЕРНУТЬ ДЕЛО К ЛУЧШЕМУ, что важно добиться того, ЧТОБЫ СЛОВО НЕ РАЗОШЛОСЬ С ДЕЛОМ, а для этого надо РАСШИРЯТЬ ГЛАСНОСТЬ, что ЧЕМ ЛУЧШЕ ИНФОРМИРОВАНЫ ЛЮДИ, ТЕМ СОЗНАТЕЛЬНЕЕ ОНИ ДЕЙСТВУЮТ, ну и так далее.

Она словно по газете прочитала, и Гей мысленно выделил цитаты.

Он долго молчал, волнуясь, и боялся глянуть на Алину. Такого подвоха от нее Гей никак не ожидал. Он ведь считал, что она иностранка! Но не могла иностранка принять все это близко к сердцу. Алина же приняла. Он по голосу это чувствовал. И не на шутку разволновался. Потому что и сам принял все это близко к сердцу. Человек не может жить без надежды. И надежда появилась именно теперь. И чтобы скрыть свое смятение, Гей произнес поспешно:

— Вы сказали, критикам придется пересмотреть свое кредо, а точнее — обрести его, выработать… Вы конечно же имели в виду критику в узкопрофессиональном, литературном смысле?

— Экая вы зануда… — Алина посмотрела на Гея с насмешливым сочувствием. — Критика не может быть явлением общественно-социальным, всякая критика, если она по своей сути является узкопрофессиональной, чисто цеховой, это же ясно!

Гея словно током ожгло.

Гигантская мысль!

Он так и произнес.

— Гигантская мысль… — буркнул он в смятении. — Однажды я уже слышал подобную риторику… Именно так Бээн говорил! — Гей вдруг схватил Алину за руку. — Бээн!..

Машина резко вильнула. Свет фар скользнул по металлической сетке, которой был огражден автобан.

— Осторожнее, вы, сумасшедший!

Алина отдернула руку Гея, выправляя ход машины. Гей сжался, почувствовал себя пленником, точнее, заложником. Да, он так и представил сейчас свое положение: Я ЗАЛОЖНИК!.. Дурь, конечно, пришла ему в голову. Ну какой он, к черту, заложник?! Отели, храмы, рестораны, Моцарт… рядом женщина красивая, духи «Фиджи», шуры-муры с ней завел, весь вечер лясы точил, то да се, и обоих тянет, как видно, друг к другу, нет-нет да слышит он голос грудной, мягкий, ласковый… какой там еще?

Бабник он, а не заложник, сказал бы сейчас Бээн.

И Гей поймал себя на том, что в нем возникло вдруг ощущение, будто едет он теперь не на Рысы, куда собирался, а на встречу с Бээном. Такое вот странное, тревожное явилось к нему предчувствие, что именно сегодня он увидит Бээна. Это же невозможно! — понимал он своим умом. Бээн сейчас в Сибири, Гей точно это знал, два дня назад говорил с ним по телефону — из Москвы, перед отлетом в Братиславу. Бээн сюда и не собирался. А такую поездку экспромтом даже Бээну никто не позволит сделать. Бээн сиднем сидит в своем офисе. На Комбинате. В апартаментах на пятом, высшем этаже. Золото окон которого в свете заката видно всему городу. И тем не менее Гею мнилось, что встреча с Бээном состоится с часу на час, по крайней мере утром.

— Такие дела… — сказал Гей вслух.

И тут опять зазвонил телефон.

— Да, это, скорее всего, Мээн… — Гей сделал было движение поднять трубку.

— Демон на договоре… — Алина погасила сигарету. — Так что если создавать из него — это одно дело, а если воссоздавать его в будущем из прошлого — это же совсем другое…

И опять у Гея возникло ощущение, что между Алиной и Бээном — именно Бээном, как ни странно! — существует какая-то связь. Неожиданно для себя он заступился за Мээна:

— Теперь он перестроится…

Но Алина перебила его:

— Может, ПРОСТО ДОЛЖЕН УЙТИ С ДОРОГИ?

— А Бээн? — вдруг спросил Гей.

Она ответить не успела, телефон затрезвонил сполошно, истерично.

— Я отсюда, из машины, могу связаться? — спросил Гей.

— С Москвой — нельзя.

— Гораздо ближе…

— Попробуйте.

И Алина клавишу магнитофона пальчиком тронула, музыка Баха явилась, «Страсти по Матфею», и фон этот как бы отдалил Алину, совсем она теперь не мешала, и Гей снял трубку, набрал номер.

— Георгий? Ты извини… поздний час… — Гей был смущен, прижал к губам трубку и говорил в нее так тихо, словно боялся разбудить еще кого-то. — Но дело срочное. На Рысы я еду. Не один, как предполагалось. Восхождение будет массовым… Почему, говоришь, массовым? А это как раз в традициях Рысы. Толпы людей поднимаются сюда летом! Целыми колоннами. Татранская Мекка. И люди, конечно, самые разные. Одни — убежденные ленинцы, другие — понять хотят его учение, а третьи, может, и враги наши идейные. Мало ли почему идут… Словом, я не думаю, что Мээн перестарался. Что он сделал? Да ничего особенного, в общем-то. Говорит, организовал мероприятие. В духе Бээна. Массовое мероприятие. Впрочем, он и понятия не имеет, что на Рысы выложен портрет Ленина. Он думает, что это просто ночной пикник, от нечего делать, а он ведь любитель разных уик-эндов, особенно расширенных… Что за народ? А свадебная компания из «Гранд-отеля». Мээн сверхзадачу для себя поставил. Сорвать с них буржуазные маски, со всех, с этой свадебной компании, выявить в каждом индивидуальность, желательно, говорит, социальной направленности, а еще бы лучше — социалистической. Ну и так далее. Мээн считает, что как раз в горах это и можно сделать. Мээн говорит, что они очухаются на подъеме, как на выездной расширенной планерке, и это будет восхождение к истине.

Музыка Баха стала громче. Апофеоз в ней выявлялся. Но опять же не мешала она Гею говорить с Георгием по телефону. И голос Георгия в ответ возник отчетливо, хотя Алина, скорее всего, слышала только «Страсти по Матфею».

«Ну что я тебе скажу, Гей? Уж во всяком случае такая тема — нечто более сущее, нежели история взаимоотношений Адама и Евы…» — Георгий произнес это не без сарказма.

И Гею бы промолчать, а то и поддакнуть — и дело с концом, считай, резолюция Георгия в кармане, «добро» на продолжение книги, а там и на завершение было бы получено, так ведь нет! — дернула его нелегкая, вякнул-таки наперекор Георгию.

— Что касается Адама и Евы, — произнес Гей не без волнения, в котором запальчивость угадывалась, — то я считал и считаю, что это и есть истинная жизнь! — Он тут сильное ударение сделал, а, помедлив, переведя дух, добавил с тем же принципиальным акцентом: — То есть настоящая жизнь человечества.