Роберт Хайнлайн - Двойник (другой перевод)

Когда Родж и Дак вошли ко мне, я как раз работал над речью и распорядился, чтобы Пенни взяла на себя все остальные дела, а меня беспокоила только в пожарных ситуациях. Кирога в Сиднее накануне вечером выступил с совершенно диким заявлением, которое давало нам возможность уличить его во лжи и поджарить на медленном огне. Я собственно готовил ответ на эту речь, не имея на этот раз даже черновика. Мне очень хотелось, чтобы представленный мной вариант был одобрен без поправок.

Когда они вошли, я сказал:

— Ну-ка, послушайте, — и прочел им тот абзац, в котором заключалась вся соль. — Нравится вам?

— Что ж, вы прямо-таки распяли его шкуру на дверях, сказал Родж. — Тут список «надежных» округов. Не хотите ли взглянуть на него? Мы отправляемся на заседание через двадцать минут.

— Ох, уж эти мне проклятущие заседания! А зачем мне смотреть список? Разве там есть что-то заслуживающее особого внимания? — Тем не менее я заглянул в него и прочел с начала до конца. Всех кандидатов я знал по фэрли-архиву, а с некоторыми встречался и лично. Знал и причины, по которым они были включены в данный список. И вдруг я увидел в списке фамилию — Корпсмен, Уильям Дж. Я подавил чувство справедливого негодования и спокойно сказал: — Я вижу в списке Билла, Родж.

— Ах, да. Об этом-то я и хотел с вами поговорить. Видите ли, Шеф, как мы все знаем, у вас с Биллом отношения сильно подпорчены. Вас я не виню, во всем виноват сам Билл. Но ведь у всякой медали есть две стороны. Возможно, и вы не всегда учитывали колоссальный комплекс неполноценности, которым страдает Билл. У него это как чирий на заднице. А членство в Ассамблее послужит для него как бы лекарством.

— Вот как?

— Да. Он уже давно мечтает об этом. Видите ли, мы все имеем официальный статус, то есть я хочу сказать — все мы члены Великой Ассамблеи. Я имею в виду тех, кто тесно связан с… хм… с вами. Билл это переносит очень тяжело. Я сам слышал, как после третьего стаканчика он жаловался, будто он всего-навсего поденный батрак. И ему это представляется несправедливым. Вы не будете возражать? Партия от этого не обеднеет, да и сама цена за ликвидацию напряженности в нашем партийном штабе не так уж и высока.

К этому времени я уже полностью взял себя в руки.

— Меня это не касается. Какое значение имеет мое мнение, если того хочет мистер Бонфорт? — Я заметил, что Дак и Родж переглянулись, и добавил: — Ведь это желание мистера Бонфорта? Я правильно вас понял, Родж?

— Скажи ему, Родж, — резко бросил Дак.

— Это затеяли мы с Даком, — медленно ответил Родж. — Мы думаем, что так будет лучше.

— Значит, мистер Бонфорт этого не одобрил? Вы же наверняка интересовались его мнением?

— Нет, не спрашивали.

— А почему?

— Шеф, это было не такое уж важное дело, чтобы его беспокоить. Он старый, больной, усталый человек. Я не тревожу его ничем, что выходит за рамки главных политических решений. А это дело к ним никак не относится. Это касается избирательных округов, где мы полные хозяева, и кто именно их будет представлять, не имеет ни малейшего значения.

— Тогда зачем вы спрашиваете мое мнение?

— Ну… мне казалось, что вам следует знать… и знать, почему мы так думаем. Мы полагали, что вы одобрите наше решение.

— Я? Вы хотите получить решение, как будто я — мистер Бонфорт. Но я — не он. — Я нервно побарабанил пальцами по столу. — Или это решение относится к его компетенции, и вам следует спросить его самого, или это не его уровень и тогда решайте сами, не спрашивая моего согласия.

Родж пожевал свою сигару, потом произнес:

— Ладно. Тогда я беру свой вопрос обратно.

— НЕТ!!!

— Как это — нет?

— А вот так! Вы уже спросили меня. Значит, у вас самих на душе скребут кошки. Поэтому если вы хотите, чтобы я предъявил сегодня этот список Комитету, выступая в роли Бонфорта, то пойдите и спросите его самого.

Они сидели и молчали. Потом Дак проговорил:

— Расскажи ему, Родж. Иначе это сделаю я.

Я ждал. Клифтон вынул сигару изо рта и сказал:

— Шеф, у мистера Бонфорта четыре дня назад случился инсульт. Его нельзя беспокоить.

Я так и обмер, повторяя про себя строфы об «увенчанных облаками башнях и пышных палатах». Когда силы ко мне вернулись, я спросил:

— Он в сознании?

— Кажется, он в здравом уме, но страшно ослаб. Провести такую суматошную неделю на положении почти пленника оказалось выше его сил, чего мы не предусмотрели. Удар поверг его в кому на двадцать четыре часа. Он вышел из нее, но левая сторона лица парализована, да и вообще вся левая сторона тела действует плохо.

— Хмм… А что говорит доктор Капек?

— Он надеется, что тромб рассосется и все будет в полном порядке. Однако мистеру Бонфорту нужен полный покой, нужен еще более щадящий режим, чем был до этого. А сейчас. Шеф, сейчас он болен, и нам придется завершать кампанию без него.

Мне почудилось, что я снова ощущаю горечь потери, потери отца. Я никогда не видел Бонфорта, никогда не пользовался какими-то идущими от него благами, если не считать нескольких корявых пометок, написанных на полях черновика его рукой. Но я чувствовал в нем опору. То обстоятельство, что он был вот тут рядом, в соседней комнате, казалось, давало мне силы довести до конца эту невероятную игру.

Я набрал полную грудь воздуха, потом выдохнул и сказал:

— Ладно, Родж. Придется нам продолжать наши игры.

— Да, Шеф. — Он встал. — Пора ехать на заседание. Как же мы решим? — Он кивнул на список «надежных» округов.

— Ах, да! — Я на минутку задумался. Вполне возможно, что Бонфорт наградил бы Билла привилегией называться «Достопочтенный» только затем, чтобы Билл почувствовал себя счастливым. В таких делах Бонфорт не мелочился. В общем, не завязывал, как говорится, рта корове, попавшей в рожь. В одном из своих политических эссе он писал: «Я не интеллектуал. Если у меня и есть талант, то это умение находить людей, а затем предоставлять им свободу в выполнении порученной работы». — Как долго Билл работал с ним? — спросил я внезапно.

— Что? Да уж около четырех лет. Даже побольше.

Бонфорт, видимо, был доволен его работой.

— Значит, за это время уже прошли одни выборы. Почему он не сделал его тогда членом Ассамблеи?

— Господи! Откуда же мне знать! Этот вопрос никогда не поднимался.

— А когда Пенни вошла туда?

— Около трех лет назад, на дополнительных выборах.

— Вот вам и ответ, Родж.

— Не понял?

— Бонфорт мог сделать Билла членом Ассамблеи в любую минуту. И решил этого не делать. Дадим этот округ парню, который значится у нас как «подмена». Если мистер Бонфорт захочет сделать Биллу подарок, он сможет сделать это с помощью дополнительных выборов, когда поправится.

Лицо Клифтона не выразило ничего. Он просто взял лист и сказал: