Роберт Хайнлайн - Двойник (другой перевод)

Билл, однако, не хотел терять ни минуты. Он схватил стакан, стоявший передо мной на столе — несколько раз я подносил его ко рту.

— Пошел ты ко всем чертям! Мне хватит и этого!

— Я уже раз говорил вам, Билл, чтобы вы следили за своим языком в присутствии женщин. Но стакан можете взять.

— Будь уверен, что возьму!

— Отлично. А теперь, пожалуйста, уходите. Если не уйдете, мне придется вызвать охрану.

Он вышел. Все молчали. Я сказал:

— Может быть, кому-нибудь еще захочется получить мои отпечатки?

Аккройд быстро ответил:

— О, я уверен, что они не понадобятся, господин Министр!

— А то — пожалуйста. Если вы полагаете, что в этой истории есть хоть капля правды, то надо проверить. — Я настаивал, потому что это, во-первых, соответствовало моему характеру, а во-вторых и в-третьих, потому что быть немножко беременной или слегка разоблаченным просто невозможно, и я не хотел, чтобы присутствующие здесь мои друзья оказались запуганными Биллом. Это было самое малое, что я мог для них сделать.

Нет, за настоящим оборудованием нам посылать не пришлось. У Пенни с собой оказалась черная копирка, а у кого-то нашелся вечный блокнот с пластиковыми страницами — на них получились отличные отпечатки.

Затем я пожелал им доброго утра и вышел.

Мы еле-еле дошли до кабинета Пенни. Оказавшись в нем, Пенни тут же упала в обморок. Я отнес ее в свой кабинет, положил на диван, а сам сел за стол, и в течение нескольких минут меня бил сильный озноб.

Весь остаток дня мы оба никуда не годились. Мы вели себя как всегда, только Пенни отказала в приеме всем посетителям, прибегнув к первому попавшемуся предлогу. Мне предстояло еще записать речь, и я всерьез подумывал о том, как от этого избавиться. Стерео я оставил включенным, но ни одного слова об утреннем инциденте оно не передало. Я понял, что все заняты проверкой отпечатков. Без этого писать было рискованно, ведь, в конце концов, я все же был Верховный Министр Его Императорского Величества.

Поэтому я все же решил записать речь, ибо она уже была готова, да и время для записи было назначено заранее.

Проконсультироваться я ни с кем не мог — даже Дак, и тот уехал в Тихо-Сити.

Это была моя самая лучшая речь. Я сделал ее в том духе, в котором выступает клоун, предотвращая панику в горящем цирке.

После того как запись была окончена, я просто спрятал лицо в ладони и заплакал, а Пенни в это время гладила меня по плечу. Суть сегодняшнего кошмара мы даже не обсуждали.

Родж прилунился в двенадцать часов по Гринвичу, как раз, когда мы кончали записывать. И зашел ко мне сразу же, как появился в апартаментах. Глухим монотонным голосом я изложил ему всю эту гнусную историю. Он слушал, жуя потухшую сигару, а лицо оставалось совершенно бесстрастным.

В конце я сказал жалким голосом:

— Я должен был дать им эти отпечатки. Хоть вы-то понимаете это? Отказать им в этом было бы не по-бонфортовски.

Родж ответил:

— Не волнуйтесь.

— Что вы сказали?

— Я сказал «не волнуйтесь». Когда заключение по этим отпечаткам придет из Информационного Бюро в Гааге, вы получите небольшой, но приятный сюрприз, а наш друг Билл — большой и куда менее приятный. А если он уже получил хоть часть своих сребрянников в задаток, то, надо думать, ему придется расплачиваться за них собственной шкурой. Очень надеюсь на это!

Я сразу понял, о чем идет речь.

— Ох! Но, Родж, они же на этом не остановятся… Есть еще десятки мест, где можно получить отпечатки. Общественная Безопасность, например, да мало ли еще где…

— Неужели вы думаете, что мы работаем так небрежно? Шеф, я знал, что нечто в этом духе может рано или поздно произойти. В ту самую минуту, как Дак радировал о вступлении плана «Марди Гра» в действие, началась и работа по обеспечению… Всюду… Но я не считал нужным посвящать в это Билла. — Он пососал свою стылую сигару, вынул се изо рта и внимательно оглядел со всех сторон. — Бедняга Билл.

Пенни тихонько вздохнула и опять хлопнулась в обморок.

В общем, мы как-то добрались до последнего дня перед выборами. О Билле никаких известий не поступало. Списки пассажиров свидетельствовали, что он улетел на Землю через сутки после своего фиаско.

Если какое-нибудь захудалое агентство новостей и опубликовало хоть строчку об этом деле, то я об этом ничего не слыхал, а в речах Кироги никаких намеков не было.

Мистер Бонфорт шел на поправку и можно было поспорить, что после выборов он приступит к исполнению своих обязанностей. Следы пареза еще сохранялись, но их можно было объяснить — сразу же после выборов он собирался отправиться в отпуск — практика обычная, к которой прибегают почти все политики. Отпуск намечалось провести на «Томми» — в полной безопасности и уединении. Во время этого рейса меня должны были тайно отправить на Землю, а у Шефа «намечался» микроинсульт, вызванный перенапряжением во время избирательной кампании.

Роджу предстояло снова повозиться с отпечатками пальцев, но это дело могло и подождать годик-другой.

В день выборов я был счастливее щенка, забравшегося в шкаф с хозяйскими туфлями. Кончилась моя роль, хотя еще одно выступление за мной оставалось.

Мы уже записали два пятиминутных спича для Имперской линии связи: один, в котором выражалось удовлетворение по поводу нашей победы, и другой, в котором мы также достойно признавали свое поражение.

Моя работа была завершена. Когда последняя запись кончилась, я схватил Пенни в объятия и расцеловал. Особого неудовольствия она не выказала.

И все-таки мне предстояло еще раз выступить в образе Бонфорта — мистер Бонфорт хотел увидеть меня в этой роли, прежде чем я навсегда перестану ее играть. Я не возражал. Теперь, когда напряжение спало, я мог увидеться с ним без всяких опасений.

Исполнение этой роли для его удовольствия можно было рассматривать, как водевиль, разыгранный на полном серьезе. Да и то сказать — серьезность и достоверность — основа всякой настоящей комедии.

Вся наша команда должна была собраться в Верхней гостиной, ибо мистер Бонфорт за все эти долгие недели еще ни разу не видел звездного неба, по которому истосковался. Там мы намеревались ждать результатов голосования, чтобы либо выпить за победу, либо утопить в виски горечь поражения и поклясться в том, что добьемся удачи в следующий раз. Только теперь уже без меня: я был по горло сыт политикой — хлебнул ее вдоволь за первые и последние в моей жизни Национальные выборы.

Я далее не был уверен, что захочу продолжать свою театральную карьеру. Играть ежеминутно на протяжении целых шести недель, это значит участвовать минимум в пятистах представлениях.

А это, знаете ли, весьма утомительно.