Николай Атаров - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

За Гибралтаром резко переменилась погода: стало жарко и ослепительно светло. Замелькали белые пиджаки и полотняные туфли. На третий день, проснувшись, я почувствовал неподвижность вечно дрожавших стен и непривычную тишину. Я выбежал на палубу — пароход стоял на рейде в совершенно зеркальной воде, а впереди белыми стенами раскидывался Танжер. Времени оставалось уже немного: мы пришли ночью, но все же я и мой новый приятель прыгнули в катерок и часа два с наслаждением бродили по тяжелой неподвижной земле, на которой нас с первых шагов еще качало. Следующей остановкой была Касабланка. Пароход стоял здесь почти сутки, и мы вдоволь наслаждались экскурсиями, которыми прельщают пассажиров бесчисленные проводники здесь же, на пристани. Мы осматривали величественное мавританское здание почты, султанский дворец, его сад и огромные цветники, где в хаотической пестроте переплеталась богатейшая растительность самых разнообразных видов.

Последняя остановка, Лас-Пальмас, на Канарских островах, была тоже довольно долгой, и вдвоем мы бродили по жарким улицам этого типично испанского городка. За городом встают горы. И я уговорил моего друга прокатиться к их вершинам — обычная здешняя прогулка. В тихий вечер ехали мы по каменистому плоскогорью, и тут впервые пахнуло на меня экзотикой подлинного юга: по плоскогорью бесконечно тянулись плантации банановых деревьев, круглились на розовеющем небе темно-зеленые складчатые ленты их огромных листьев, сухо и мертвенно шелестели. Позже в моих поездках в Европу не раз я заезжал в Лас-Пальмас.

Но вот и последний переход. Море сонное, пассажиры разошлись по каютам, наступила тишина, молчали и мы с Эрнестом. Приближалась наша разлука.

Шум и суета Дакара. В последний раз оглянулись мы на наш пароход и тронулись наверх, в город.

Сложное и в общем тяжелое впечатление производит этот крупный центр побережья. Его главная часть — как бы подчеркнуто европейская: с большими магазинами, банками, зданиями правительственных учреждений, гостиницами и частными виллами. Но чем ближе к окраинам, тем резче видишь контраст между кричащей, вызывающей, кичащейся роскошью и унылой нищетой. Здесь тянутся жалкие постройки, перемежающиеся уже типично тропическими негритянскими «кажами». Вы знаете, как строится негритянское, жилище? Оно не имеет ни фундамента, ни даже простого плетня — остова обычной мазанки. Из «банко» — глины — вылепливаются руками большие грубые шары, и прямо из них, несколько сплющенных от давления, возводятся стены постройки в одну комнату и с единственной дверью. Вместо же потолка, а одновременно и крыши кладется низкий конический диск из соломы либо два ряда тонких кольев — один в клетку над другим. И на них набрасываются те же глиняные шары. Внутри кажи темно, душно и зловонно от тряпья и грязи; иногда там возвышается подобие нар, но чаще люди спят просто на полу, на подстилке из травы. От крыши этого первобытного сооружения обычно тянется навес, под которым расположены кухня и все несложное хозяйство негритянской семьи. Тут же стоит и небольшой загон для скота, если, конечно, есть скот.

В Дакаре несколько тысяч европейцев, но некоторую часть муниципальной и полицейской служб несут и негры, — считается, что здесь, в кантоне Уало, они имеют полные права французского гражданства. Это, конечно, комедия, показная «демократия», но все же небольшой процент особо «благонадежных» иегров действительно допущен в правительственный аппарат.

Шумная негритянская толпа текла по улицам, одетая в европейское дешевое платье и в пестрые туземные «бубу» — длинные халаты из бумажной материи, очень удобные в жару. Улицы, суживаясь, шли к окраинам, где стояли смрад, пыль и грязь; худые собаки, напоминавшие шакалов, урча, рвали рыбьи и куриные кишки, и тучи мух вились над ларьками, на которые жадно смотрела, глотая слюну, голая черная детвора.

Через два дня мои друг уезжал. Мы прощались горячо, с юношеским волнением. Мне пришлось задержаться в Дакаре еще на сутки, и почти весь день провел я на берегу океана. Из глубин Африки несло сухим зноем.

Что ждет меня в этой огненной печи?

Опрятное купе, свистки, альтовый гудок паровоза, стук колес… Несколько часов сидел я у окна, любуясь невиданным пейзажем. Передо мной возвышались две стены сплошных пальмовых насаждений самых разнообразных, неведомых мне пород. А за пальмами начался лес баобабов. Деревья-гиганты тянулись бесконечно, почти всю тысячу километров пути. И эти однообразные огромные тени постепенно поселили во мне странное и причудливое ощущение, будто мы двигаемся по коридорам подводного сказочного царства. Когда миновали город Кай, начался скалистый район. И здесь пассажиры любовались зрелищем бесконечного обезьяньего рассадника. Это были по преимуществу павианы — собачьеголовые, проворные, сильные и довольно крупные звери. Они бежали за поездом, который шел быстро. Они напрягались изо всех сил, и мы обгоняли все новых и новых четвероногих спортсменов. Мне казалось, что их лица, обращенные к нам, смеются, что они очень довольны своей странной забавой.

Я ехал около двух суток. Последние этапы этого путешествия остались в памяти моей лишь отдельными картинами: я уже изнывал от жары, которую не рассеивал обманчивый знойный сквозняк поезда.

Наконец я высадился в Бамако — пункте моего назначения. Здесь находилась техническо-административная база нашей компании. Французы жили в этом туземном городке отдельно. Во главе базы стоял отставной военный, шумный человек в широких «шортах» — коротких, до колен, штанах песочного цвета и с мускулистой, заросшей волосами грудью, пьяница и большой, как я узнал впоследствии, ловкач. Меня встретили с той невнимательной приветливостью и чрезмерным гостеприимством, которые царят между «своими» в колониях. Ждали еще новых топографов.

Через несколько дней я был направлен с самостоятельной задачей за четыреста километров от базы, в глубинах бруссы [9] Бруссы — девственные лесные заросли африканских тропиков. . Со мной двинулся небольшой отряд опытных рабочих — негров, который должен был быть пополнен на месте. Я тяжело переносил страшный тропический зной, но, странно, сидя еще недавно на берегу океана в Дакаре, я ждал гораздо худшего. Я изнывал от жары, у меня кружилась голова и по временам все текло перед глазами, но, вероятно, менялся, приспосабливаясь, и ритм крови, и я вскоре почувствовал подъем, бодрость и желание работать. Отправляясь в дебри Черного материка, я, конечно, готов был ко всяческим лишениям, опасностям и болезням.