Николай Атаров - МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ № 3. 1957 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

Капитан Анисимов отрапортовал свой окончательный вывод с молодцеватостью, как будто забил мяч в ворота.

— Вы его лично видели? — спросил Ватагин.

— Никак нет, вы не приказали. Он лежит дома. В последние дни с ним случилась история, в которой и мы немножко повинны, — он подорвался на мине, которую наши саперы не успели обезвредить. Счастливо отделался — только слегка контузило. А должен бы без ноги остаться…

— Это не всегда — без ноги, — с живостью возразил полковник. Он почему-то разговорился по этому поводу, вспомнил какой-то фронтовой случай: — Помню, при прорыве под Богучаром снег был плотный, а немцы уложили мины с двойной накладкой, и они взрывались не сразу. Я шел пешком с начальником штаба, нас нагнала легковая машина. Шофер выскочил ко мне — тут и ахнуло у него под ногами. Он упал лицом з снег. Ну, думаю, готов! Нет, только контузило.

— Это зачем вы мне рассказываете, товарищ полковник? — вежливо спросил капитан.

— Да к тому, что не всегда должен человек без ноги остаться… — Ватагин помолчал, потом вернулся к теме разговора. — Что ж, он лежит, значит, дома?

— Пострадал человек.

— Еще бы, я его понимаю, беднягу. Одинокий небось? (Анисимов утвердительно кивнул головой.) Так я и думал… Теперь идите отдохните. Ваши веши у ординарца. Я их сам видел, когда разгружались на новом месте.

Теперь уже каждые два-три часа кто-нибудь подъезжал. Ординарец тащил чемоданы. Полковник многих вызывал с ходу, еще неумытых с дороги. Сведения были собраны добросовестно. Только двух не нашли. Остальные — самые благонадежные люди; никакого отношения к конюшням и лошадям не имеют; многие пользуются полным доверием коммунистов и партизан, вроде анисимовского радиотехника.

Лейтенант Лукомский рассказывал фотографически точно, со всеми подробностями. Ватагин знал этот его следовательский «почерк» и приготовился терпеливо слушать. В центре предместья имеется ресторанчик. Обстановка самая заурядная — на стене клетка с канарейкой, под ней кинореклама: какая-то роскошная трагическая девица с голыми плечами. За прилавком стойка с винными бутылками в пестрых этикетках. Граммофон хрипит — этюды Шопена. К столу подходит девочка, племянница ресторатора. Ну, что у них там закажешь? Пиво. Вермут. Хозяина зовут Георгий. В углу неизменно сидит за пустым столиком этот самый, из племенной книги, — регент детского хора Исаак Ченчи. Он читает газету. Очки на носу. На столе папиросная коробка. Пиво сосет понемногу. Иногда говорит девочке: «Иди сюда», заказывает еще кружку. При этом слегка заикается.

— Заикается? — переспросил Ватагин. — Позволь, он регент в хоре. Как он может быть заикой?

— Да он недавно попал в переплет. Его контузило.

— Странно…

— Что вам кажется странным, товарищ полковник?

— Ну хорошо. Дальше…

— Уходит из ресторана, идет домой. Живет один.

— Один живет?

— Жена сбежала с немецким военным прокурором. Войти в дом неудобно- очень нелюдимый человек. И собака на цепи.

— Всё?

— Всё.

— Вы уверены, что он контужен?

— Мне рассказывали соседи. Подтвердил комендант. И девочка тоже знает. Он, кроме ресторана, никуда не ходит, забросил свои дела.

— Что ж, ему это нравится? — шутливо спросил Ватагин.

— Что?

— Быть контуженным…

— Товарищ полковник, вы не приказывав ли изучать их психологию, — с некоторой обидой в голосе сказал Лукомский. — Я видел собственными глазами гипсовую шину, снятую с его ноги. Она лежала во дворе, грязная, землистая…

— Пришелся вам по вкусу этот молчаливый регент?

— Сказать откровенно, товарищ полковник? Пришелся по вкусу! Немцы всех его ребят из хора увезли на заводы в Германию. Жену соблазнили. Самого контузили. А он только закалился в горе. Назвал своего пса «Хендехох» и ненавидит немцев.

— Очень странно, — подвел итог полковник.

— По-моему, ничего странного, товарищ полковник: война. Я и сам чуть не подорвался. Паром у Дубравиц нас перевез благополучно, а на обратном пути взлетел на воздух — мина! Ничего странного.

— Странно все-таки! — упрямо повторил Ватагин. — Странно! Потому что двое до вас — Анисимов и Долгих — рассказали мне о своих то же самое. Контузии у них какие-то… с немецким акцентом.

История становилась все более занятной. Что мог Ватагин предложить командованию? Он вывез из Баната пятьсот семьдесят карточек — широкое основание конуса. Теперь его записная книжка заключала в себе пятнадцать фамилий, включая смотрителя перевала. Конус стремился к своей вершине. Отчетливо выделялась одна подробность: из этих пятнадцати четверо изменились за последний месяц по той или иной причине: стали нелюдимыми, косноязычными или заиками. Причина понятна: они контужены; действительно, война прокатилась по этим местам. Двое в эти же дни потеряли жен, как Христо Благов и Исаак Ченчи. Тоже может случиться. И все же, если вся эта темная история, занимавшая полковника Ватагина уже около двух месяцев, смахивала иногда на старинную пьесу с кинжалами и масками, то в этом месте она начинала казаться разыгранной даже немного по-любительски.

К обеду появился Сослан Цаголов.

— Ну к черту! Вот война сколько народу калечит! — говорил он, как всегда нетерпеливо дожидаясь вызова. — Этот мой, сильно контуженный, даже «пама-мама» не выговаривает. Не повезло ему!

Над ним подтрунивали: не иначе, его подшефный перепугался появления такого энергичного капитана. Азартный горец ожесточился, ходил в отдалении от собравшихся во дворике офицеров:

— Идите к черту, что вы меня разыгрываете!

Это был один из самых осмотрительных разведчиков, — как ни странно при его характере. И он сердился, когда его предупреждали, чтобы он «не переходил границ», или подтрунивали, как сегодня.

Ватагин не принимал его до вечера. В офицерской столовой Сослан один съел целый арбуз, вернулся в помещичий дом и читал газеты — солидно, в полном самоуважении. Чувствовалось, что он здорово обижен. Лучшему своему приятелю, капитану Анисимову, он сказал с горячим упреком:

— В ауле у меня маленькие братишки, они друг дружку разыгрывают. Зачем мы будем! Д\ы не маленькие.

Анисимов посмеялся:

— Думаешь, мы тебя разыгрываем? Это факт, что уже пять подшефных оказались контуженными.

— Слушай, я воронку видел! Соб-ствен-ны-ми глазами…

— Видел?

— Как тебя вижу!

— Ну что ж, значит, первое — установим наличие воронки.

— Я бы их всех перехватал — и делу крышка!

— Дорогой, что ты понимаешь со своей энергией и невежеством? — по-дружески откровенно спросил Анисимов.

Но именно тут Цаголов не обиделся, рассмеялся. Они закурили.

А через полчаса в другом углу комнаты слышался жаркий голос Сослана, он доказывал Лукомскому: