Олег Серёгин - Книга Арджуны

Дхарма запрещала останавливать старшего, поэтому Серебряный рывком заступил ему путь и резковато спросил:

— Каково твое решение?

Юдхиштхира остановился; лицо его отемнилось болезненным выражением.

— Я желаю только вашего счастья.

— Почтение Царю Справедливости, великодостойному, изобильному добродетелями, возвышенному духом, наделенному высокой мудростью!

Выпалив все это, Волчебрюх грузно осел на скамью и, отдуваясь, потянулся за кувшином.

— И тебе так же, мой благородный брат... – задумчиво ответил Дхармараджа. – Поведай же мне о том, что произошло во время твоего путешествия в прекрасный город Раджагриху, обитель великих духом брахманов, всецело преданных своим занятиям, и отважных кшатриев, защитников слабых...

— Чего? – растерялся Страшный.

— Рассказывай, говорю, – грустно сказал Юдхиштхира.

— А где Арджуна? – нахмурившись, спросил Страшный. Бхима сам знал, что не отличается способностями к связному повествованию, он приветствие-то учил заранее, и потому изумился, – спрашивать следовало Серебряного, чей язык был подвешен весьма искусно.

— В Двараку уехал...

— Опять?!

— Опять, – подтвердил Юдхиштхира, неторопливо разрезая сахарный тростник. – Как всегда.

— Ты бы сказал ему, что ль, – глянув исподлобья, буркнул Страшный. – Ох, не будет добра... нутром чую, старшенький, плохим это все кончится.

— Почему ты так решил? – несколько удивился тот.

— Говорю ж – нутром чую! – отчего-то обиделся Бхима. – Не знаю!

Предчувствие посетило Страшного незадолго до путешествия. Направившись за какой-то надобностью к младшему брату, он только приоткрыл дверь, как мелькнувшая перед глазами картина повергла его в столбняк. К счастью или нет, но двери были вдумчиво смазаны и открывались совершенно бесшумно, так что они ничего не услышали...

Кришна кормил Арджуну с рук ломтиками томленых в меду персиков. Персики истекали сладостью, и великий лучник нежно облизывал розовые ладони любимого бога, целуя заодно впадинки локтей и трепетный живот над золотым шелком дхоти. Вид у флейтиста был совершенно растаявший и сладкий до боли в зубах. Серебряный стоял на коленях между ног сидящего на кровати Баламута и явно собирался перейти от персиков к вкушению амриты...

Наконец Кришна опрокинулся на спину, украсив себя “тремя огнями”, сопутствующими принесению жертвы: один кусочек лакомства лег в ямку лотосного пупка, другой – между сосков, третий флейтист сжал губами и закрыл глаза, вытянув руки вдоль тела.

Серебряный, подобно Дымнознаменному Агни, вкушающему дары, немедленно двинулся по указанному пути.

Только когда их рты слились, а шафрановая ткань соскользнула на пол, оставив Кришну облаченным в одни драгоценности, – он, не выдержав, обнял Арджуну и потянул к себе, упирая напряженный лингам в серебряный щит пресса. Едва слышно застонал, изогнувшись, когда лучник опустился на него всей тяжестью... потом они опять долго целовались, – тепло сияли браслеты и перстни на смуглых руках, ласкавших мускулистую белую спину...

Старшенький наверняка бы подумал что-нибудь красивое, сравнил бы их с сапфиром в серебряной оправе, подметил, как прекрасны своей непохожестью тонкие, резкие черты Серебряного и женственно мягкое лицо Кришны, как свежи и благоуханны цветочные плетеницы в спальных покоях. Бхима такого видеть не умел.

Подумать он подумал только одно: “Вот оно, значит, как”.

Когда стройные, украшенные браслетами голени скрестились за спиной Арджуны, он наконец переборол себя, сглотнул накопившуюся во рту слюну, затворил дверь и быстро зашагал по коридору. Не в его характере было изнывать в одиночестве от кипения семени, да еще тайно подглядывая за кем-то.

Попадись сейчас Бхиме ракшас – он бы завалил ракшаса.

Но во дворцах ракшасы не водятся; гораздо чаще там попадаются молоденькие служанки с высокой грудью и полными бедрами. Одну такую могучерукий, сгребши в охапку, и поволок в уголок.

Насытив плоть и отпустив девицу, которую от его мужской мощи обуял неистовый восторг, Бхима задумался (что вообще случалось с ним нечасто, а уж после испускания детородного сока – считай, никогда). Мыслей было слишком много, слишком сложных и не слишком веселых, так что у Страшного даже разболелась голова. “Спать надо после бабы”, – сказал он себе и пошел спать. Но по пути все-таки успел подумать неожиданно для себя: “Где амрита, там и калакутта”.

Бхима сердцем – сам, впрочем, искренне полагая, что другим местом, – чуял недоброе.

Младшенький, нежно любимый и втайне вожделенный Красавчик попал в большую беду.

— Ну вот, – угрюмо сказал Страшный. – Приехали мы в эту... Гриху. Кришна сказал, колесницы оставить, самим в брахманов нарядиться. А то, вишь, еще в воротах схватят и в пыточную поволокут. Идем, значит, брахманы брахманами по улицам. А жарко. Баламут и говорит – мои гирлянды, дескать, по пути завяли, достань-ка новые. А мы как раз мимо лавки шли. Серебряный цоп самые дорогие – и на него. Торговец выбежал, плати, говорит. А он ему дулю. Ну, мужик вопить – последние времена настают, брахманы воровать начали средь бела дня! И драться полез, а сам все стражу кричит. Арджуна ему в нос кулаком дал легонечко, а вайшья, дурень, слабоват в кости оказался... нос в глотку провалился. Мертвяк лежит, жена мертвяка верещит, стража бежит, собаки брешут, народишко повыставлялся. Ну, думаю, все. Вот тебе, бабушка, Кобылья Пасть.

Бхима замолк и наморщил лоб.

— И что? – с непонятным выражением спросил Юдхиштхира.

— А ничего, – сказал Страшный, как будто удивляясь собственным словам. – Ничего. Баба с собакой успокоились, люди разошлись, стража мимо... Стоим себе, по сторонам глядим, а Кришна все на флейте наяривает...

— На флейте... – почти беззвучно повторил Стойкий-в-Битве.

— Ну да. Свиристит. Замолк и засмеялся. И Арджуна с ним. Стоят, обнимаются и смеются... Я вот подумал – оно, конечно, весело, да только странно как-то, а? – Страшный поднял честные бычьи глаза.

— Странно... – отрешенно согласился старший. – А потом?

— Потом ко дворцу пошли. Начальник варты говорит – все, на сегодня брахманов уже оделили, приходите завтра. Баламут покривился. Ждать он не хотел, так мы через окно прямо в зал совета влезли.

— Что?!

— Ну да.

Юдхиштхира онемел.

— Кришна сказал, – объяснил Страшный. – Говорит, это к другу как положено входят. А к врагу, значит, как не положено.

На лице Царя Справедливости выразилось, что он нестерпимо хочет сказать какую-то гнусность, но столь же нестерпимо стыдится.

— А правильный человек оказался, этот-то, Джарасандха, – с уважением заметил Бхима, не оценив тонкости братних чувств. – Увидел – брахманы вроде, так встал, поклонился, спросил, по какому делу. А ведь и взашей мог.