Андрей Валентинов - Тирмен

– Ладно, отдыхай. Считай, у тебя больничный. И не отчаивайся. Мы с тобой еще постреляем! Похоже, приглянулся ты ей. Заметила. Все будет… о’кей? Так сейчас говорят?

– У американцев, – улыбнулся Данька. – А у нас говорят: «ништяк».

Он хотел сказать что-то еще, но дядя Петя опередил:

– Спать ложись пораньше. Бывай, Даниил.

– До свиданья…

В трубке пищали короткие гудки.

«Приглянулся ты ей. Заметила». Кому приглянулся? Кто – заметила? И при чем тут…

Мысли путались. Линзы очков затягивал туман. Запотели? Данька снял очки, подышал на стекла, протер чистым платком. Нацепил на нос. Помогло? – или нет? Видно не хуже (куда уж хуже!), а туман…

Отвлекла мама. Она требовала, чтобы сын выпил чаю с малиной. Уразуметь мамину логику – чай с малиной против астигматизма?! – не представлялось возможным. Но Данька противиться не стал. В конце концов, пусть мама окончательно успокоится. Да и чай с малиной он любил. Он снова снял очки, принялся протирать. Что за черт?! Почему раньше они не запотевали, а теперь…

Или здесь, на кухне, влажность повышенная?

Мама сбегала в свою комнату, принесла фирменную итальянскую жидкость для протирки очков и специальную салфетку. Стекла прояснились, но ненадолго. После чая у Даньки начали слипаться глаза, и он, предупредив маму, чтоб не будила, а если кто будет спрашивать (даже Лерка!), отсылала назавтра, убрел давить матрас. Дядя Петя велел лечь спать пораньше.

Дядя Петя плохого не посоветует…

То, что он не создан для кооперативной торговли, Петр Кондратьев понял еще в Гюльче с первых дней работы. Он и прежде, студентом, рассматривал пресловутые «деньги—товар—деньги» как частный и незначительный случай абстрактного и абсолютного порядка. Тем и нравилось финансовое дело: математика, холодная, точная, но все-таки живая. Заодно хотелось применить на деле идеи великого финансиста Езерского, «критиковать» которые он сам напросился, готовя диплом.

Петр, конечно, помнил указ тезки, Петра Романова, о том, что «торговое дело суть искони воровское», но относил это к неизбежному проценту ошибок и издержек.

В Гюльче все сразу стало ясно. Неделю Кондратьев осматривался, пару раз пытался вмешаться и махнул рукой. Обворовывать родное государство – ладно. Но беспощадно грабить нищих декхан и охотников с гор, по шесть месяцев питавшихся корнями гульджана вместо хлеба! А ведь меха, покупаемые у бедолаг, шли на экспорт, за хорошую валюту.

Мысленно признав правоту царственного тезки («…и в год по одному вешать, дабы неповадно было»), Петр сел за бумаги. Вечерами тренировался в стрельбе за поселком, благо в басмаческих краях «Парабеллум» никого удивить не мог. Разве что несерьезностью. «Маузер» купляй, урус!»

Теперь у него был «Lee-Enfield».

Первые дни, когда караван без особой спешки двигался от райцентра к Дараут-Кургану, последнему поселку перед белой стеной гор, Петр то и дело доставал винтовку, завернутую в плотную ткань. Клал на колени, рассматривал, гладил тайком. Разбирать оружие, сидя в седле, затруднительно, и Кондратьев занимался этим на привалах. Спутники – киргизы и таджики, как две капли воды похожие на басмачей из фильма «Джульбарс», – не удивлялись, кивали с одобрением. В этих горах за «Lee-Enfield» давали отару овец, но чаще платили кровью. Образец номер три 1916 года, коробчатый отъемный магазин на десять патронов. Главное же – прицельная стрельба до двух километров, с гарантией.

Для тех, кто понимает, – сказка!

На Памире изобретение шотландца Джеймса Париса Ли давно стало легендой, мечтой всех мужчин – и басмачей, и кизил-аскеров, и мирных работников «киперятифа». Петр узнал, что местные именуют винтовку странным термином «одиннадцатизарядка». На всякий случай пересчитал патроны в магазине. Десять, как и положено. Фольклор, однако!

Иных дел, кроме любования новой винтовкой (где ее только достал партийный товарищ Кадыркулов?), у бухгалтера Кондратьева пока не имелось.

Штаты местного отделения «Памиркоопторга» заполнялись контрабандистами, ходившими в прежние годы с китайскими купцами. Главным в караване оказался знатный стахановец, ударник социалистической торговли товарищ Ван – хмурый толстяк с редкой бородкой, не знавший ни слова по-русски. Языком межнационального общения в совершенстве владел его заместитель товарищ Абдулло, белый таджик, родом из памирской глухомани. Маленький, смуглый, в мохнатой шапке, надвинутой на брови, он умудрялся выдавать такие обороты, что Кондратьев лишь диву давался: «Вам наша компания не напоминает Ноев ковчег, уважаемый Петр Леонидович? Презабавно, ежели подумать!»

С остальными спутниками предпочтительнее было не общаться вообще. И даже лишний раз не смотреть в их сторону.

У стахановца Вана и полиглота Абдулло имелась своя бухгалтерия: приходорасходные книги, заполняемые аккуратными китайскими иероглифами. В услугах выпускника Харьковского финансового института никто не нуждался. Петр в очередной раз махнул рукой – и стал любоваться выраставшей на горизонте громадой гор, начиная скучать.

Скука кончилась в Дараут-Кургане. Большую часть товаров распродали, купленное упаковали, но самое трудное только начиналось. В маленькой дымной кибитке, освещенной лишь огоньками глиняных светильников-карачираков, знатный стахановец товарищ Ван впервые устроил совещание. На грязную кошму, застилавшую пол, легла карта. Впрочем, Кондратьев и без карты знал: их путь лежит в глушь Сарыкола, к высокогорному кишлаку Кичик-Улар.

– Здесь! – Палец полиглота Абдулло ткнул в центр карты. – Дорога трудная, придется идти по оврингам. Они старые, ненадежные…

Кондратьев вздрогнул. Овринг – дорога над пропастью. Бр-р-р!

– Дикие места, – понял его белый таджик. – Узел гор Гармо, сердце Памира. Даже местные не любят туда ходить. Говорят, за каждым камнем встретишь не джинна, так альбеста. А то и самого арваха. Темный народ!

Видавший виды товарищ Абдулло скорбно покачал головой, осуждая народные суеверия.

– Джиннов мы можем не бояться, Петр Леонидович. Но начинается осень. Надо спешить.

Товарищ Ван, до этого важно молчавший, дернул бороденкой и выговорил длинную китайскую фразу.

– Да! – кивнул в ответ Абдулло. – Мы с товарищами посовещались, и появилось общее мнение. Вы – хороший человек, Петр Леонидович. А хорошим людям полагается доля в прибылях. В Кичик-Уларе можно купить не одни лишь меха.

Молодой бухгалтер сдержал усмешку. О чем-то подобном он давно догадывался.

– Gold, – на приличном английском уточнил ударник социалистической торговли Ван. – Gold dust and nuggets. But not only, mister Kondratyeff…

Петр подумал, что «Lee-Enfield» он вытребовал у товарища Кадыркулова определенно не зря.