Пирс Энтони - Макроскоп

Проклят всюду. Иво не раскрывал рта, памятуя о тысячах гадких способах напомнить ему о его расовой неполноценности, он их хорошо изучил с тех пор, как вышел из проекта. Либералы любили объявлять дискриминацию достоянием истории, но что-то никто из них не жил по соседству с негритянскими семьями. Официально сегрегация не существовала, но он быстро обнаружил, что в жизни все по-иному. Он знал, что вакансии, объявленные как рабочие места «равных возможностей», вдруг оказывались «занятыми», когда появлялся цветной аппликат, и вновь открывались для белых. Брад решил проскочить, пошел слишком быстро и оказался слишком высоко, чтобы пострадать, когда просочилась правда.

И, по-видимому, правда не достигла на станции ушей Афры. Иво проскакивать не рискнул и получил свое. Он был на одну треть европеец, на одну треть негроид и на одну треть монголоид, а это означает – негр.

4 = 1/3C + 1/3M + 1/3N = N

Он был глупее, чем чистокровный белый, хотя даже придуманные белыми тесты показывали обратное, он был менее чистоплотен, хотя мылся не реже, чем они, и чистил зубы популярной пастой; он был цветным – и все тут, и каждый в Америке знал это, что бы там ни заявляли публично. В жизни это выглядело, как «Убирайся, ниггер!» в 1960, или твердая вежливость отказов в 1970, или спонтанная слепота в 1980, – он был чужим в этом обществе.

На это просто нельзя было реагировать. Ненависть порождала ненависть, и каждый раз, когда он видел мертвенно-бледную кожу у незнакомца, он тут же напрягался и думал: «Белый!» – каким бы объективным он не старался быть. Тем не менее, он безоглядно влюбился в женщину с самой белой кожей в мире...

Афра опомнилась и продолжила:

– Я знаю, я не права. Но не могу изменить это так быстро. Я могу называть себя белой шовинисткой, чувствовать вину – но это внутри меня, это моя природа. – Она посмотрела на него так, что ему стало больно.

– Вы, Брад и Шен были вместе?

– Да.

– Цвет, коэффициент, пол – все одинаковое?

– Да.

– Почему он мне лгал! – с болью воскликнула она.

Ответ был ни к чему.

– И вы, Иво, – вы тоже лгали мне!

– Да, – полуправда все равно что полуложь.

– Вы тоже были в этой колонии свободной любви и видели все это...

– Проект закрыли, когда нам было четырнадцать.

– Постойте! Я же читаю ваши мысли, Иво. Скажите правду. Расскажите о себе, о Шене, о Браде.

– Это... – он запнулся. В конце концов, она получит, то что хочет, это лишь вопрос времени. – Нас было сто семьдесят мальчиков и сто семьдесят девочек. Мы все вместе росли с младенчества, одно большое общежитие, никакого разделения по полу. Мы сами выбирали себе комнаты и соседей, никакого режима не было.

– Коммуна, – коротко заключила Афра.

– Коммуна. Взрослые появлялись, если только грозили крупные неприятности, и каждый знал, что они все время подсматривают. Но это ничего не значило, большинство ребят были умными бестиями.

– Их отбирали по этому признаку, – сказала Афра. – Совершенный человек должен быть гением.

– Генетические данные, окружение, статистика – все указывало на то, что в группе появятся гении. Обучение шло каждый день, оно начиналось в раннем возрасте, как только ребенок начинал реагировать на внешние стимуляторы. Может быть и раньше, не помню. Нас кормили согласно особой диете и защищали от всех известных болезней, постоянно стимулировали умственно и физически. Думаю, воспитателей было не меньше, чем детей, но мы видели их только на уроках. Почти все могли писать и читать уже в возрасте трех лет – даже самые отстающие.

– Групповая динамика, – сказала Афра. – Элемент соревнования.

– Наверное. Но они ведь всегда подглядывали, я имею в виду взрослых. И у нас была игра – дурачить их. Подделывать оценки, притворяться спящим – ну, все такое. Они были так доверчивы, наверное, потому, что были слишком образованы, слишком доверяли своим тестам, «жучкам» и статистическим распределениям.

– Представляю. А как насчет девочек?

Он не стал делать вид, что не понимает ее.

– Они понимали, что они женщины. Довольно многие были хорошо развиты в этом отношении. Но дети в четыре года понимают половые отношения не совсем так, как взрослые. Анальный элемент...

– А Шен? Тогда он и получил свое имя?

– Думаю, да. Ведь мы сами выдумывали себе имена; для взрослых мы были лишь номерами, по-видимому, для пущей бесстрастности. Так и получилось – мое имя лишь каламбур, а Шен – он рано проявил способность к языкам.

– Насколько рано?

– Никто не знает. По-видимому, он выучил шесть или семь языков одновременно, заодно с английским, и, я думаю, мог на них и писать. Но я его тогда еще плохо знал, по крайней мере, с этой стороны. А в три года он знал, полагаю, уже не меньше дюжины.

Афра обдумывала услышанное в тишине.

– И он был очень красив. Он жил вместе со многими ребятами и всем поначалу очень нравился. Он был sehr schon. По моему, sehr значит...

– Я знаю. И как далеко могут зайти четырехлетки?

– В сексуальном плане? Так же далеко, как и любой другой, если говорить о движениях. По крайней мере, у Шена получалось, и... девочки... Но ему все очень быстро надоело.

– Вы все уходите от прямого ответа, и я никак не могу поймать вас. Каково в этом участие Брада?

– Он был лучшим другом Шена. Пожалуй, единственным, хотя на самом деле Шену никто не был нужен. Полагаю, что они подружились потому, что были самыми способными, но все же Шен оставался сам по себе.

Опять повисла тишина, и он знал, что она размышляет о коэффициенте 215 Брада.

– Они были соседями.

– Да, – он понял, к чему она клонит. – Видите ли, нас не сдерживали моральные нормы внешнего мира. Никаких ограничений.

Говоря об этом, он смущался не меньше, чем она, но нужно было как-то защищаться.

– Мы играли во все игры – гомо, гетеро и групповые...

– Групповые!

Иво пожал плечами:

– Объективно рассуждая, что в этом плохого?

– Наверное, у меня все же больше предрассудков, чем я предполагала.

Иво отметил, что общие предрассудки кажутся куда более обоснованными.

– Но это не было главным. Все наши силы были направлены на учебу, и на то, чтобы дурачить взрослых.

– А воспитатели не знали об уровне интеллекта среднего ребенка?

– Не знаю. Думаю, что взрослые оценивали этот уровень в 125, хотя на самом деле он был на 25-30 пунктов выше.

Афра опять задумалась, наверное, представила себя в группе, где она бы не смогла стать даже средним учеником. Но оказалось, что она думала совсем о другом:

– Ваши «эксперты» не все продумали. Неужели они не представляли, что происходит с ребенком, лишенным семьи?

– Не было возможности...

– Нет, была. Если бы они действительно этого хотели. Могли бы отдать детей в приемные семьи, или проявлять больше заботы о вас, наряду с формальным обучением и проверкой знаний. В этом отношении это все очень походит на Пэкхемский Эксперимент.