Борис Фрадкин - Нулевой цикл. Научно-фантастические рассказы

— Но гомункулусы, — сказала Кетова, — разве вас не пугает появление этих моральных недочеловеков? Что, если они станут гнойной язвой на здоровом теле нашего общества?

— А на основании какого опыта возникают у вас подобные сомнения? — вскинулся Персидский. — Я осмелюсь утверждать, что синтез мозга и тела может дать как раз обратный результат — появление более совершенного и во всех отношениях одаренного человека. А самое главное — это борьба за жизнь. Жизнь — черт побери! Разве не ради нее существует медицина?

— Никто с вами и не спорит, — сухо заметил Вадим Сергеевич. — Важно теперь правильно сформулировать решение совета. И я думаю, это должно быть решение в защиту проблемы пересадки человеческого мозга, в защиту нашей Барботько. Или кто-то теперь думает иначе?

Выхваченный из темноты ночи лучами автомобильных фар, старый, сложенный из серого уральского камня, двухэтажный дом медленно оседал. Стены его, внезапно потерявшие прочность, перекашивались, вспучивались в стороны. Оконные переплеты сжимались, из них со звоном вылетали лопнувшие стекла. Попав в полосу света, осколки стекла вспыхивали яркими разноцветными блестками.

Одинокий в ночи и казавшийся потому ослепительно белым, дом походил на сказочный замок, который вдруг подвергся нашествию колдовских разрушительных сил. Дом пытался выстоять, он изнемогал в борьбе. Но нет, разрушающее начало медленно, но верно одолевало.

Вероятно, подобная аналогия пришла на ум и тем, кто находился здесь, перед гибнувшим домом. С самого начала эксперимента никто из них не проронил ни слова.

Главный инженер строительно-монтажного управления Лев Кириллович Горелик стоял на краю полосы света и, хотя был тучен и ростом невелик, тень от него дотянулась до стен дома. Его крупную лысую голову прикрывала кепчонка-блин. Он широко расставил ноги в кирзовых сапогах и засунул руки в карманы брезентовой куртки.

Рядом с ним, но уже в тени, переступал с ноги на ногу весельчак Байдин, прораб нулевого цикла, ростом на голову выше, а годами вдвое моложе. Сдвинув набекрень свою короткополую шляпу, он, как и Горелик, онемел от представшего его глазам необычайного зрелища.

По другую сторону полосы света, подле аппарата — высокого ящика-тумбочки, над верхней панелью которого минометным стволом смотрела в сторону дома широкая труба, находились еще трое: кандидат математических наук Зенцова, женщина лет тридцати пяти, и ее два помощника, студенты четвертого курса электротехнического факультета. Зенцова в брюках, в темном халате стояла, руки ее сжимали рукоятки на конце трубы, как руки пулеметчика сжимают рукоятки «максима». Из трубы, не касаясь ее стенок, сантиметров на десять выступало сопло и выбрасывало тонкую, в палец толщиной, струю воды. Прямая, как натянутая струна, сверкающая зеркальными бликами, струя била в стены дома, совершая ту удивительную работу разрушения, за которой с таким напряжением следили Горелик и Байдин.

Ни одна капля воды не отражалась от камня, словно это был не камень, а жадно поглощавшая воду губка. Впрочем, вода поглощалась не только камнем, но и всем, что она встречала на своем пути: деревом, железом, штукатуркой, стеклом, и все это мгновенно обращалось в тестообразную массу, медленно сползающую на землю.

Женщина управляла полетом струи, захватывая стены от края до края. Ее помощники-студенты, присев на корточки, следили за показаниями приборов на двух маленьких пультах, расположенных по обе стороны ящика. Иногда они подкручивали лимбы настройки.

Вскоре с домом было покончено. Не встречая более препятствий, лучи автомобильных фар устремились в открытое пространство, вдоль размятой колесами самосвалов улицы. Но улица была мертва. Лишь кое-где на ней виднелись полуразбитые стены одно- и двухэтажных домов.

Улица умерла, чтобы превратиться в строительную площадку.

Горелик, а за ним и Байдин приблизились к серой застывающей массе. К ним присоединились Зенцова со своими помощниками.

— Ну и ну! — восторженно выдохнул Байдин. — Такой домище и как корова языком слизнула. Да нам бы его на три-четыре смены хватило.

— Разрешите поздравить вас, Антонида Дмитриевна, — голос Горелика звучал официально, но дружелюбно. — Я знал, что увижу, и тем не менее потрясен, честно признаюсь…

Несколько минут все пятеро молчали, глядя на то, что осталось, от дома — серую, разлившуюся у их ног массу. Байдин нагнулся, чтобы потрогать ее пальцем, но один из студентов схватил его за руку, зловеще прошептал:

— Жить надоело?

— Байдин, — распорядился Горелик, — помоги ребятам погрузить аппарат в «газик», пока мы тут еще потолкуем. Горелик и Зенцова остались вдвоем. Зенцова вдруг коротко рассмеялась.

— Да знаете, вспомнила, как вы смотрели на меня, когда я пришла к вам впервые со своей идеей. За маньяка приняли, признайтесь.

Горелик утвердительно мотнул своей большой головой.

— Не скрываю, было такое, глубокоуважаемая Антонида Дмитриевна. Теперь же отдаю должное вашей настырности. Сколько раз я выставлял вас из своего кабинета?

— Четыре, Лев Кириллович.

— Гордитесь! Такой чести удостаивались весьма немногие.

Теперь засмеялись оба, дружелюбно поглядывая друг на друга. А Горелик, глядя на женщину, уже в который раз задавался вопросом: где он уже встречал ее много лет тому назад, задолго до того, как она появилась в его кабинете? Но где и при каких обстоятельствах, так и не мог припомнить.

— Что здесь будет строиться? — поинтересовалась Зенцова.

— Вот на этом месте, — Горелик указал на серый тестообразный наплыв, — мы завтра начнем класть фундамент под Дворец культуры швейников. А вон там, — он указал рукой в сторону останков улицы, — там расположатся корпуса швейного комбината, самого крупного на Урале. И с помощью вашей изотопной воды мы существенно сократим так называемый нулевой цикл строительства. Весьма существенно! Позвольте еще раз от всего сердца поблагодарить вас, Антонида Дмитриевна.

И Горелик, церемонно, по-старинному склонившись, поцеловал руку молодой женщине. Темнота скрыла густой румянец, заливший щеки Антониды Дмитриевны.

Впервые Антонида Дмитриевна вышла из дома с таким легким и радостным ощущением. Все минувшие годы ее успехи растворялись в потоке последующих поражений. Неудачи преследовали ее и в личной жизни, и в исследовательской работе. Ее идея возможности перевода обыкновенной воды в изотопное состояние с феноменальной растворяющей способностью долгое время всерьез никем не воспринималась.

Обыкновенная вода!

Что могла она, ассистент кафедры математики, добавить к тому, что уже было известно о воде в мире науки?