Генри Олди - Где отец твой, Адам?

Кириллу подумалось, что жена являет собой наглядную иллюстрацию к мечте: «Что муж ни сделает – все к лучшему!» Едва переступив порог квартиры и уложив спящего Адамчика в заранее купленную кроватку, Ванда, легко преодолев слабые попытки сопротивления со стороны Кирилла, взялась за приготовление обеда. Из аскетического минимума, обнаруженного в холодильнике и на полках кухонных шкафчиков, она ухитрилась за час состряпать чистую фантастику. Во всяком случае, обоняя доносящиеся с кухни ароматы, Кирилл просто истекал слюной.

– Кхема маха-карри барта! – торжественно возвестила Ванда, внося дымящуюся кастрюлю. Увидев лицо Кирилла (санскрит? хинди?! Ацтеки под кактусом?!), объяснила с улыбкой: – Ну, мясо тушеное… в кислом молоке. И соус из огурца с чесноком и лимоном.

Кирилл даже под угрозой расстрела не смог бы повторить название блюда. Впрочем, Ванде всегда хорошо давались языки. А сейчас, с поправкой на ментал-коммуникацию… Интересно, рецепт она прямо в роддоме получила? Раньше в основном борщи… котлеты…

– Вкусно, – заметил Кирилл, уплетая «кхему» за обе щеки. – Где научилась?

– Вспомнила, – равнодушно отозвалась Ванда.

Кирилл чуть не подавился. Взглянул жене в лицо – и долго не мог отвести взгляд, машинально доедая мясо, а после еще продолжая скрести вилкой по пустой тарелке. Перед ним сидела незнакомка. Студент журфака Сыч женился на другой женщине. Иное существо выходило навстречу мужу из тест-центра с обручем «ментика» в волосах. Словно жена вдруг стала старше Кирилла на тысячу лет. На целую вечность.

Иконописный лик. Понимание и всепрощение во взгляде.

Господи, как теперь с ней, такой, жить дальше?

– Тебе положить добавки?

На миг Кириллу почудилось, что Ванда все знает. И про Ольгу, и… вообще все! Научилась читать мысли сейфа ?! До боли, до темноты в глазах захотелось, чтобы жена рассердилась, упрекнула гулящего муженька, расплакалась, наконец! – чтоб сквозь свет чужого-знакомого лица, пусть ненадолго, проступила прежняя Ванда, обычная, своя, родная! Тогда он сможет покаяться, вымаливая на коленях прощение… У них есть сын, есть все, что нужно для счастья любящих людей, – жаль, в этом счастье нет места для «черного ящика», наглухо забитого невидимыми гвоздями, и женщины с лицом Мадонны…

Назавтра Кириллу будет дико вспоминать о случившемся. Он слетел с нарезки. Он рассказал жене все. Про Ольгу, про двух сейфов , нашедших друг друга в чужом мире сплошных телепатов, – в деталях, с подробностями, с самыми-самыми, каких не расскажешь никому, какие даже не суметь выговорить вслух. Кирилл метался по комнате, срывался на крик, на свистящий шепот, размахивал руками, падал в кресло, вновь вскакивал, потом, кажется, плакал… Но злость, отчаяние, укоры и самобичевание пропали втуне. Зря! напрасно!!! Ванда внимала молча, со странной полуулыбкой на губах, – так мать смотрит на нашкодившего первенца! – а когда Кирилл иссяк, рухнув на стул и закрыв лицо руками, осторожно тронула мужа за плечо.

– Я понимаю. Тебе трудно со мной. Все будет хорошо, Кирюша. Ты даже не представляешь, насколько теперь все будет хорошо. Давай, я тебе коньяку налью? Расслабься, отдохни…

А дальше она сказала такое, что Кирилл не поверил своим ушам, и Ванде пришлось повторить еще раз.

– Если хочешь, позвони ей… Ольге. Пока она не уехала. Можешь провести эту ночь у нее, в гостинице. Я с Адамчиком сама управлюсь.

Было очень страшно чувствовать себя подонком, не понимая, кто же все-таки из них двоих сошел с ума.

Позже Кирилл с удивлением отметил, что, несмотря на поднятый шум, Адам во время безобразной сцены не издал ни звука. Будто понимал: не стоит вмешиваться. Зато после, едва опустошенный и разбитый Кирилл проглотил коньяк, поданный женой, и полез за сигаретами, – именно тогда ребенок заорал с властной требовательностью. Кирилл сунулся было помогать, но помощь не потребовалась: жена управилась сама – быстро, спокойно и сноровисто, едва ли не играючи. Она все теперь так делала. Получая удовольствие от каждого шага, каждого действия, от всего вокруг.

Как она сказала в роддоме? «Я проснулась »?

Кирилл ушел на балкон – курить и терзаться угрызениями совести.

Ольге он, конечно же, не позвонил.

Ловлю себя на снисходительной усмешке. Из текста так и прет дедушкой Фрейдом. Комплексы, фиксация на травме, либидо всякое… Скрытый конфликт с судьбой-индейкой, чья туша постепенно выдавливает неудачников на обочину. Уже выдавила. Обочина, правда, весьма комфортабельная: клумбы, клубы, ведро варенья, корзина печенья… Он очень добр к нам, этот дивный новый мир. Заботится, старается, чтобы мы ни в чем не нуждались, чувствуя себя полноправными членами общества. И от его заботы ощущаешь свою ненужность во сто крат больше! Нет, я больше не мучаюсь, не рву остатки волос. Не посыпаю голову пеплом. Так, легкая грусть осени, бархатный сезон. Неторопливое, красивое увядание, коллапс Человечества. И мы, сейфы , глядим из зала на финал вселенского спектакля.

Иногда трудно смотреть из зала на своих жену и ребенка. Зная, что скоро вспыхнет свет, вынуждая разойтись в разные стороны. Но я учусь.

Хватило бы времени научиться окончательно…

На следующее утро после возвращения из роддома я застал Ванду за странным времяпровождением. Она усердно занималась акробатикой! Моя ленивица творила на коврике чудеса. Да еще и через неделю после родов!

В ответ на изумленье – смущенная улыбка.

– Тело чужое. Хочу войти в форму. Не волнуйся, Кирюша, мне уже можно.

А под вечер взяла гитару. Фламенко?! – безудержный огонь неведомого мне танца. Нет, случалось и раньше: три аккорда, бряк-бряк…

– Это фандангильо «El puente», Кирюша. Я играла… В Кандайе.

Ни в какой Кандайе Ванда отродясь не была.

– Я понимаю, это звучит нелепо… Но ведь я говорила, что проснулась ? Вспомнила себя-прошлую. Двести, триста… тысячу лет назад. Кандайя (это в Испании), Лемберг, глухая деревушка на юге Индии, – ее название тебе все равно ничего не даст. Конотоп, Аляска…

– Ты хочешь сказать…

В голове царил полный кавардак. Ванда сошла с ума? Разыгрывает?!

– Ты вспомнила предыдущие рождения?

– Не совсем. Мне трудно объяснить… Представь себе: ты просыпаешься утром – и помнишь, что делал вчера, позавчера, месяц, год назад. Это ведь тебя не удивляет? Одно помнится смутно, другое – ясней ясного. Не пугайся, Кирюша, я не сошла с ума. Это я, твоя Ванда… Прежняя. Просто больше, чем «прежняя». В Лемберге я была площадной акробаткой, в Кандайе играла на гитаре… Если хочешь, я расскажу. Только это будет долго.

– Напиши что-нибудь на санскрите! – ничего умнее в голову не пришло.