Анатолий Днепров - Твое электронное Я. Сборник научно-фантастических повестей и рассказов

Безусловно, женская логика должна быть не менее плодотворна, чем мужская. И хотя до сих пор на основе ее не сделано каких бы то ни было значительных открытий, это можно отнести к тому, что никто не использовал ее в соответствующих целях. Когда-нибудь человечество, наигравшись с бионикой, эргономикой и другими новейшими техническими увлечениями, использует женскую логику в целях стимулирования прогресса, и мужчины, окончательно научившись думать по-женски, доведут общество до сверкающих вершин.

Итак, жизненные программы двух Морозовых заурядно не сошлись на проблеме «чужой ребенок». После ссоры Милочка неожиданно сразу потеряла интерес к хозяйству, стала готовить супы из пакетиков, что напоминало Морозову недобрые времен его люмпенства, и жарить готовые котлеты. Санька пытался возражать в интересах отца, но Борис Алексеевич попросил его не вмешиваться. Милочка же, не получившая достаточного воспитания в родительском доме и учебных заведениях, все чаще в разговорах с подругами по работе называла мужа «мой тюфяк» и рассказывала подробности о своей семейной жизни. Как говорила ее подруга Вера, она «соскочила с защелки».

Морозов все это знал и чувствовал себя обманутым. В обмен за свою любовь он не получил обещанного. Его надули… ему подсунули… Он начал было задумываться о принципиальной невозможности семейного счастья и стал принуждать себя философски смотреть на жизнь. Однако окончательно стать вторым Сенекой или Конфуцием ему не дала судьба, в просторечии именуемая «производственная необходимость».

В один из ближайших к памятной ссоре и, может быть, удачнейших дней его вызвали в кабинет директора. Кроме «самого» там сидели главный инженер (или «шеф») и какой-то сравнительно молодой, около тридцати пяти, человек в прекрасно сшитом костюме и модном импортном галстуке; обычно такие хорошо одетые и коротко подстриженные деловые люди выступают в роли заказчиков из солидных московских ведомств.

— Позвольте вам представить нашего ведущего конструктора, — сказал директор молодому человеку. — Борис Алексеевич Морозов.

— Очень прекрасно! — промолвил молодой человек, ослепив Морозова улыбкой и крепко пожал ему руку. — Петров Арсений Иванович, из… — и он назвал влиятельную организацию, связанную с космическими исследованиями.

— Мы можем начать наше маленькое совещание? — спросил директор у представителя.

— Да, мы в кворуме!

По-видимому, он хотел сказать, что все необходимые люди собрались.

— Видите ли, Борис Алексеевич… — Молодой человек произнес его имя и отчество так, будто они не менее пяти лет проработали вместе. — В настоящее время готовится освоение Луны, для жизни на ней и плодотворного труда. Об этом даже было объявлено по центральному телевидению и в периодической печати. Ведущей организацией по проекту «Луна» назначена наша фирма, соисполнителей мы отыскиваем сами. На одном из совещаний в Москве один из ответственных товарищей предложил вашу организацию — он мотнул головой в сторону директора — для выполнения работ, связанных с грунтами: разведкой, бурением, анализами, добычей руд, даже с сельским хозяйством. И все это в условиях Луны.

— То есть?…

— То есть: во-первых, вопросы транспортировки — оборудование должно быть легким и компактным, во-вторых, работа в условиях уменьшенного веса и при отсутствии атмосферы и, в-третьих, управляться должно человеком дистанционно или командоаппаратом по программе. Ясно?

Морозову было ясно, но не все. Даже первоначальные объяснения длились два дня. Так он попал в это дело ответственным соисполнителем. Причем решать кадровые и финансовые вопросы было предоставлено ему самому. «В пределах разумного», конечно.

Борис Алексеевич с головой окунулся в работу. Правда, ранее сплоченный коллектив был несколько дезорганизован милочкиными откровенностями, но нет ничего более организующего, чем большая и интересная работа, общая задача и предельно сжатые сроки.

Это время стало периодом наилучшего контакта, можно сказать, любви Морозова к Саньке и чего-то похожего на ответное чувство.

К реальности его вернул голос Чугуева.

— Борис Алексеевич, ведь вы же не спите! Ответьте мне!

— Нет, не сплю.

— Я же вижу, что вы бодрствуете, глаза открыты, и вообще!.. Но вы так уходите в себя, что мне просто страшно становится!

— У меня есть сын, — неожиданно для себя монотонным голосом сказал он совсем невпопад. Ему давно хотелось это сказать. Он должен был это сказать кому-нибудь, все равно кому.

Его вступление в разговор было по меньшей мере странным, и сосед тревожно замолчал, понимая, что с Морозовым что-то происходит.

— У меня есть сын. Электронный ребенок, которому я отдал двенадцать лет своей жизни. Лучшие, пожалуй, двенадцать лет. — Борис Алексеевич задумался, потом повторил: — Всего один ребенок — и тот электронный!

«Электронный!» — не то подумал, не то повторил он. Реальность как-то перемешалась для него с воспоминаниями.

Александр Павлович деликатно молчал, чувствовал, что лезть с вопросами сейчас не стоит.

«Вот такого друга мне не хватало все эти годы, — подумал Морозов. — Даже с Сазоновым не смог подружиться. А ведь Сазонов был таким же, как Чугуев».

По часам подошло земное обеденное время. В воздухе, выдвинувшись из стенки, услужливо повис поднос с ужином. Борис Алексеевич уже привычно разложил и расставил блюда, пообедал молча, обходясь лишь самыми необходимыми фразами. Он закурил, и сосед неожиданно тоже попросил сигарету. Опять вспомнился Санька. Как он перешел в ведение преподавателей-предметников.

Лет до десяти он был послушным мальчишкой, уважавшим Морозова и вообще взрослых. Маленькие и простые проблемы, с которыми он сталкивался, легко разрешались «отцом», поскольку находились в границах его знания и опыта. Кроме того, Морозов уже тогда понимал, что истории, в которые попадают дети, взрослым просто легче именовать шалостями или хуже того — нарушениями дисциплины. На самом деле происходят эти приключения, когда дети на свой страх и риск начинают исследовать и познавать мир, еще не зная его законов.

Молодая преподавательница младших классов была неопытной, но обладала ровным характером и детской душой; она была старшей соучастницей учебы, что помогало ей легко добираться до детских сердец. Но при этом ее педагогическая нагрузка становилась иногда непомерно высокой, она уставала от детей, и тихий, послушный и усидчивый парень был просто подарком для нее.

В четвертом классе положение изменилось. У детей появился жизненный опыт, часто сомнительный. Но теперь на «ристалище» учебы собрались близкие по уровню индивидуальности, и в то время как ученики уважали учителя минимум как носителя знаний, педагоги учеников не уважали, считая их не сложившимися личностями, людьми со своими характерами, а «обучаемыми единицами». «У меня в классе сорок человек», - жаловались они, не делая различия между этими «человеками» и оценивая положение, скорее, только количественно.