Татьяна Грай - Сайт фараона

Он сел на ступеньку перед дверью, и тут же рядом с ним очутилась мадам Софья Львовна, просочившаяся из темноты. Она бесцеремонно влезла к нему на колени, не обращая внимания на то, что Никита закурил (но ведь мадам не любит табачного дыма…), пристроилась поудобнее и громко замурлыкала.

— Ты чего? — удивленно спросил Никита. — С чего вдруг такие нежности?

Мадам, не обратив внимания на фамильярное обращение (может быть, в деревне, вдали от цивилизации, она готова была снизить стандарты), продолжала урчать, как маленький трактор. Никита ощутил запах, исходивший от кошки: почему-то мадам Софья Львовна пахла весенними нарциссами… ну, загадкой больше, загадкой меньше, какая разница?

Потом он заметил огонек чьей-то сигареты, маячивший возле заборчика. Никита еще только подумал о том, что стоило бы выйти и пообщаться с аборигеном, да вот что с кошкой делать… а мадам уже соскочила с его коленей и порскнула к калитке.

Он встал и вышел за ограду. Почти невидимый в ночи мужик негромко сказал:

— Вот ведь, не успел.

— Да откуда ты знаешь, что оно разбилось? — сердито спросил Никита, не зная сам, на что, собственно, он сердится.

— Как тут не знать, — спокойно ответил мужик, — ежели все зеркала в деревне разом лопнули. Уж звону было! Завтра придется в город ехать, на всех покупать, а то бабы взвоют, красоты своей не видя. Да уж, хитра была твоя бабушка…

— При чем тут моя бабушка? — вытаращил глаза Никита.

— Да зеркало-то она где-то раздобыла… и подарила Ивановне, что жила тут. Ивановна была женщина глупая, вздорная… не выдержала такого подарка, померла вскоре. Дом Лизавете достался. Тогда и зеркало заговорило.

— Ну и дела тут у вас… — вздохнул Никита, выбрасывая в траву окурок и доставая новую сигарету. — Ничего не понять.

— Да мы и сами не очень-то понимаем, просто уж привыкли, — пояснил мужик. — Как началось это три года назад, так и тянется.

— Что началось? — осторожно поинтересовался Никита, тут же вспомнив, что Елизавета Вторая купила вот этот самый дом именно три года назад.

— А всякое, — философским тоном сообщил мужик, тоже бросая окурок в траву и прикуривая вторую сигарету. — И с зеркалом этим, и другое тоже.

— Что, что другое? — настойчиво произнес Никита.

— Разное, — коротко сказал мужик. — А уж после того, как ты к бабушке своей в последний раз приезжал, и вовсе странная жизнь пошла. Как будто реальность наша изменилась в корне. Ряженые призраки одолели. А еще народ начал умоизвержением страдать. Иной раз такое скажут, что хоть стой, хоть падай. Прежде-то ничего эдакого и в головы никому не приходило. Говорят, это из-за того каменного жука, что ты привез. Ведь привез?

— Да…

— Ну, не зря, значит, народ поговаривает, что Лизаветин гость — не простой человек… Как бабушка твоя померла — уж мы того жука искали, искали… да так и не нашли. Крепко его спрятала Анна Филипповна. Ты не за ним ли приехал?

— За ним, — ответил окончательно растерявшийся Никита.

— Нашел?

— Нет пока.

— Найди, — посоветовал мужик. — А то к нам уж сторонние люди ездить боятся. Родня из города, и та опасается. Найди. И увези от нас к чертовой матери!

И с этими словами мужик ушел.

На вопрос о ряженых призраках Елизавета Вторая ответила просто:

— Ну, это призраки, которые на лицо выглядят как знакомые люди — умершие, естественно, — а одеты не по-нашему. Ну, в коронах, в мантиях, в латах… Вот деревенские их и окрестили ряжеными.

— И что, они тут по деревне бродят?

— Да, с тех пор, как ты привез сюда скарабея.

— Почему ты до сих пор ничего мне об этом не говорила?

— А зачем? — пожала плечами Лиза-дубль. — Пусть все идет, как идет. Когда наступает подходящий момент — рождается новое знание. Ложись-ка ты спать, утром пораньше к роднику пойдем, вода кончается.

Времени для сна оставалось еще вполне достаточно, но Никита был уверен, что не заснет, после таких-то событий. Однако стоило ему лечь — и он мгновенно провалился в забытье. И никаких снов не видел. И проснулся только тогда, когда его разбудила мадам Софья Львовна, настойчиво тащившая с него одеяло.

Елизавета Вторая вместо приветствия сказала:

— Куртку накинь, дождик накрапывает, и вообще по утрам в лесу прохладно…

Сама она тоже оделась не так легко, как обычно, — поверх ярко-желтой футболки с открытым воротом натянула белую ветровку с капюшоном. Они взяли ведра и вышли из дома.

Утро оказалось не просто прохладным, а по-настоящему холодным, хмурым, сырым. По всей деревне красовались огромные лужи, загадочно поблескивавшие в полутьме. Наверное, солнце еще только собиралось высунуться из-за горизонта (впрочем, его все равно не увидеть было бы сквозь тучи), когда они с Елизаветой Второй, позвякивая пустыми ведрами, уже маршировали к оврагу с бьющим из стены родником. Никита ежился от холода, но не спрашивал, зачем тащиться туда в такую рань. Он уже крепко усвоил основной принцип новой жизни: пусть все идет, как идет. Да и не все ли равно? Поспать и днем можно, если уж очень захочется.

Немного посветлело, и Никита понял, что дорога, которой ведет его Лиза-дубль, не та, что в прошлый раз. Во всяком случае, Никита не видел в том лесу гигантских кустов, сверху донизу усыпанных крупными алыми цветками… впрочем, может быть, они успели расцвести за прошедшие сутки? В этих краях всего ожидать можно. Но уж тропу выложить древней замшелой плиткой вряд ли кто-то мог… Тут он понял, что идут они не лесом, а парком, — запущенным, старым…

— Это другая дорога? — спросил он наконец.

— Да, — ответила шедшая впереди Елизавета Вторая. — Ту размыло.

— Когда? — невольно вскрикнул он.

— Ночью. Ты спал, не слышал, какая гроза была.

— Но это не лес.

— Нет, конечно. Я ведь говорила тебе — здесь когда-то сплошь были графские да княжеские угодья, разных семей… или не говорила? ну, кое-какие следы сохранились, как видишь.

Похоже, дорога через парк была раза в два длиннее, чем лесная. Они все шли и шли, вокруг понемногу светало, тучи поредели, из черных превратились в серые, потом обернулись синими облаками — и пропустили наконец сквозь себя косые лучи утреннего солнца. И сразу начался оглушительный птичий галдеж, поверх которого раздавался ритмичный стук. Источник стука Никита обнаружил сразу: впереди, совсем рядом, на янтарном сосновом стволе сидел дятел в красной шапочке и, прикидываясь страшно деловым мужиком, изо всех сил колотил длинным клювом по сучку. При виде дятла Никита развеселился.

— Работник что надо, — сказал он. — И почему только дятлы мигренью не страдают?

Лиза— дубль хихикнула, но ничего не сказала.

Но вот наконец тропа пошла под уклон, по обе стороны от нее встали плотные заросли орешника, точно так же скрыв последние следы прошлой цивилизованности, как в районе лесной дачи князей Троицких, и Елизавета Вторая вывела гостя к оврагу. Но на этот раз они выбрались гораздо ниже, и родник оказался слева от них, за поворотом огромного провала. Они пошли вдоль обрыва, но здесь уже не было и намека на тропу, и им пришлось продираться сквозь колючие кусты неведомых Никите пород, перелезать через полусгнившие стволы давным-давно упавших деревьев, норовившие ткнуть их обломком ветви или корня, плюхать по мокрым моховым кочкам и ямкам… Ведра постоянно цеплялись за что-нибудь, падали с жестяным звоном, застревали в кустах… Никита измучился вконец, хотя до спуска и надо-то было пройти метров сто или чуть больше. К тому же колючки то и дело хватали его за куртку, стремясь завладеть чужой вещью. Но почему-то Никита не злился, и сам удивлялся этому, — ведь в прошлой своей жизни он готов был вспылить по любому поводу… наверное, он заразился безмятежностью Елизаветы Второй — уж она-то никогда не теряла терпения…